Шрифт:
Закладка:
— Мастер, может быть, мне сходить за ними? — предложил Квентин, подмастерье Соланн. Ему было уже пятнадцать, школу он закончил весной и теперь помогал Эдмунду в школе фехтования, продолжая учиться владению оружием у фехтовальщика и магии — у его жены.
— Не стоит, — ответила вместо Эдмунда его жена. — Вон они.
Действительно, в проулке показались бредущие со стороны площади фигуры двух девочек. Старшая, четырнадцатилетняя Эсса, ласково обнимала за плечи младшую, семилетнюю Виэри, и что-то ей тихо говорила. Виэри заливалась горькими слезами.
Эдмунд выскочил из лавки. В два прыжка он оказался рядом с дочерьми, подхватил младшую на руки и подбросил в воздух:
— Что случилось? Кто обидел мою птичку?
При упоминании прозвища, которым ее называли в семье, девочка захлебнулась от нового приступа рыданий и уткнулась в плечо отца:
— Папа! Там, в лавке, птичка! Ей так плохо, папа!
Эдмунд вопросительно посмотрел на старшую дочь. Та пояснила:
— Мастер Рохелио завел у себя в лавке клетку с малиновкой. Она дикая, боится, бьется о прутья. Мы просили его отпустить птичку, даже деньги предлагали, правда, немного, но он отказался.
Эдмунд ласково погладил волосы девочки:
— Пойдем домой, малышка, мы с мамой вас заждались. А вечером все вместе подумаем, как мы можем спасти твою малиновку.
* * *
— Тебе не кажется, что дети слишком переживают из-за этой малиновки? — Соланн сидела перед зеркалом в спальне, расчесывая густые темные волосы.
Эдмунд замер посреди спальни, расстегивая рубашку:
— Слишком? В семь лет увидеть такое и оказаться не в силах помочь — это большое горе.
— Им всем придется когда-нибудь столкнуться с тем, что невозможно изменить. И научиться смиряться тоже придется, — покачала головой чародейка. — Двое из них — маги. Ты прекрасно понимаешь, что это значит.
— Они должны научиться бороться, — твердо сказал Эдмунд. — И сдаваться только тогда, когда все другие способы уже испробованы. Да и тогда — всё равно не сдаваться!
Соланн внимательно посмотрела на мужа и едва заметно улыбнулась:
— Если бы не это твое «бороться до конца», я бы никогда не узнала, что такое собственная семья. Ты прав. Давай посмотрим, что у них выйдет. Ну, а если ничего не получится, придется нам вмешаться.
— Согласен, — кивнул Эдмунд, — Пусть так и будет!
* * *
На следующий день Эсса и Виэри пришли домой вовремя. Виэри светилась от счастья:
— Мама, папа! — заявила она с порога. — Мастер Рохелио сказал, что если я буду помогать ему в лавке, то на праздник Явления, в День рождения Пророка, он позволит мне выпустить малиновку на волю! Вы ведь мне разрешите ему помогать, правда?
— До праздника Явления еще почти три месяца, — с сомнением покачал головой Эдмунд. — Справишься, птичка?
— К тому же у тебя еще школа и мои уроки, — добавила Соланн. — Если ты начнешь хуже учиться, мне придется запретить тебе помогать в лавке.
— Всё будет в порядке! — с жаром заявила девочка. — Вот увидите! Я наверх, переодеваться — и к мастеру Рохелио!
— Я могу ей помогать, — улыбнулась Эсса, провожая взглядом сестру.
— Я тоже! — поддержал Эссу Квентин.
Эдмунд покачал головой:
— Нет, дети. Для Виэри будет ценнее, если она пройдет этот путь сама. Мы и так ее слишком оберегаем, страхуем каждый ее шаг. Пусть спасение птички станет ее собственной маленькой победой.
— Это мудрый совет, — улыбнулась Соланн. — Пусть Ви справляется сама. А мы будем просто наблюдать издалека — на случай, если ей действительно понадобится помощь.
* * *
Теперь Виэри просыпалась рано утром, и, быстро позавтракав, убегала в «Леденцовую башню» — помыть полы и протереть пыль с витрин. После школы, едва пообедав, она снова бежала в лавку, подавать товар и помогать его упаковывать — у мастера Рохелио отбою не было от клиентов.
Школьные домашние задания девочка теперь делала прямо в лавке. Когда покупателей было поменьше, Рохелио сам сажал Виэри за уроки. Вечером же, когда наступало время закрывать магазин, Виэри еще раз протирала полы в лавке и расставляла на полках товар для завтрашней торговли. Иногда, в качестве награды, мастер Рохелио разрешал ей почистить малиновке клетку, сменить воду и насыпать свежего корма. В такие моменты Виэри была просто счастлива. Вечером за девочкой приходил кто-то из родителей или старшие дети, и она отправлялась домой — ужинать и спать.
Поначалу Виэри приходилось непросто. Труд в лавке оказался тяжелым и однообразным. Но, едва бросив взгляд на несчастную пленную птичку, девочка принималась за работу с удвоенной силой.
Училась Виэри по-прежнему хорошо. В школе даже стали говорить о том, что девочка стала более серьёзной и ответственной. Эдмунд и Соланн, которые с тревогой наблюдали за младшей дочерью, согласились между собой, что она стала взрослее.
* * *
Наконец настал долгожданный день Явления. В этот день было принято зажигать в доме много свечей и готовить богатый праздничный ужин, чтобы вечером сесть за стол всей семьей. А еще в день рождения Пророка было принято выпускать на волю птиц, чтобы они несли всем добрую весть.
Эдмунд всегда с тревогой переживал этот день. Он прекрасно знал, как больно его жене готовить праздник в честь того, из-за кого магические способности теперь считались проклятием, а те, кому они достались, стали изгоями и преступниками. Вот и сейчас он предвкушал, как весь день Соланн и Квентин будут обмениваться невеселыми усмешками. Потом, после ужина, Соланн сама уберет со стола, отказавшись от помощи его и Эссы, и отправит всех спать, чтобы побыть в одиночестве, пусть даже над раковиной грязной посуды.
Весь этот день Эдмунд незаметно поддерживал Соланн: мимолетным взглядом, улыбкой, прикосновением. А она пыталась, чтобы и для него, и для детей, особенно для маленькой Виэри, праздник всё-таки оставался праздником. Для того и семья, чтобы поддерживать друг друга.
Виэри проснулась раньше всех, наскоро позавтракала, надела свое самое нарядное платье и, весело что-то напевая, вприпрыжку пустилась в «Леденцовую башню».
Соланн и Эсса с утра готовили еду. Эдмунд и Квентин выдвинули большой дубовый стол на середину столовой и расставили на подоконниках серебряные подсвечники на десять свечей каждый, которые использовались только по особым случаям. Квентин принес букет маргалейда, или дара