Шрифт:
Закладка:
– Хорошо. Я оставила его с Беном, чтобы встретить маму с папой в аэропорту.
– Ах да, совсем забыла.
Поджимаю губы. Бабулина пассивная агрессия считывается без особого труда. Прекрасно она помнит, когда родители прилетают: дата и время записаны на бумажке, которую я приклеила к дверце ее холодильника. Но ба играет в ту же игру, в которой все они изрядно поднаторели. По ее правилам надо делать вид, будто тебе все равно; слишком уж ранят ссоры и взаимное отторжение.
– Бабуль, я тут читала про Фэйрбридж, и оказывается, что на ферме в Молонге будет встреча выпускников.
– Встреча выпускников?
– Ага. Что думаешь? Не хочешь съездить? Это через несколько месяцев, так что, надеюсь, у меня получится поехать с тобой. Правда, пока не могу сказать наверняка: все зависит от Броуди.
Бабуля мешкает с ответом.
– Даже не знаю, солнышко. Не то чтобы меня интересовали те времена. Я вряд ли даже узнаю кого-нибудь. Да и дедушка, скорее всего, не сможет поехать.
– Смотри сама, – говорю я, хотя в глубине души надеюсь, что она передумает. Как знать, возможно, именно это поможет ей покончить с давней историей и исцелиться спустя столько лет. – Вдруг общение пойдет тебе на пользу?
– Как знать… Наверное, и впрямь здорово было бы вернуться в те края спустя столько лет. Поглядеть, что там теперь. Скорее всего, наши знакомые уже умерли. Воспитательницы так точно, да и старшие ученики, директор и его жена, садовник… И все же сомневаюсь, что поеду. Но все равно спасибо.
Тревожно ерзаю на сиденье, когда она упоминает о Крю. Так бабуля назвала его в рассказе, а сейчас ограничилась лишь словом «садовник», и я не могу ее винить. И как ей только удается думать о нем и вспоминать случившееся без слез и криков? Уму непостижимо. Я вот с трудом сдерживаюсь, а ведь он вовсе не надо мной надругался.
Меня ни на секунду не покидает тягостный гнев, смешанный с болью. Подумать только, она никому ничего не сказала, не заявила на своего насильника, не устроила ему разбирательств. От этого только хуже. Та часть моей личности, что стремится каждому помочь, всех спасти, исправить ситуацию, не может вынести бабулиной робости. Он должен был получить по заслугам, загреметь в тюрьму или по меньшей мере с позором потерять работу.
Однако такого не случилось. Преступление сошло негодяю с рук: не было ни обвинений, ни мести. Его зло осталось при нем, на свободе. Будь он еще жив – а бабуля уверяет, что это не так, – я ринулась бы к нему в любую точку Земли, чтобы свершить правосудие. Но не могу. В моих силах лишь поддерживать бабулю. И встреча выпускников – прекрасный шанс примириться и распрощаться с прошлым. Слишком уж долго ба берегла эту страшную тайну, изменившую весь ход ее жизни.
Голосок на самых задворках сознания нашептывает: а может, в этом-то и причина многолетнего разлада между бабулей и папой? Он обвинял ее в том, что она не выказывала ему любви и заботы, когда он нуждался в этом. Уж не из-за той ли трагедии? Если бы папа узнал, что́ она пережила, наверное, понял бы мать. Или нет. Папа – человек не эмоциональный. Рациональность и логика – вот его высшие ценности. Правда, на бабулю с дедулей это не распространяется: к ним он питает совершенно иррациональную неприязнь и всегда держится на дистанции.
Заканчиваю разговор с бабулей, сказав, что люблю ее, и кладу трубку. Продолжаю листать статьи в интернете и тут вдруг слышу, как кто-то рядом прокашливается.
С изумлением вижу перед собой папу. Его большая ладонь сомкнута на ручке чемодана на колесиках. Мама тоже здесь, нагоняет его, запыхавшись и волоча за собой непослушный потрепанный чемодан аквамаринового цвета.
Вскакиваю и набрасываюсь на них с объятиями. Чувства, которые пробудили во мне мысли и разговор с бабулей, еще не улеглись в душе, а слезы на щеках не успели высохнуть. Мама отстраняется и рассматривает мое лицо.
– Ты что, плачешь? Все в порядке?
Киваю и сжимаю ее ладонь.
– Да, мам. Просто очень-очень рада, что вы приехали.
Папа стоит чуть поодаль и неловко переминается с ноги на ногу. Публичное проявление чувств не для него. Поскорее вытираю щеки и натягиваю на лицо улыбку.
– Как же здорово, что вы здесь! Пойдем, мам, я помогу тебе дотащить чемодан до машины. – Беру мамин чемодан за ручку и везу к выходу. Она бодро идет следом.
– Хорошо хоть, не опоздала, – ворчит папа, маршируя перед нами.
Он понятия не имеет, где именно я припарковалась, но это не мешает ему идти первым. Так и хочется закатить глаза, но дзен есть дзен. Я выбрала этот путь и не сойду с него.
– Ну еще бы. Я же знаю, как ты не любишь, когда опаздывают.
– Как там Броуди? – вклинивается в разговор мама.
– Пока что хорошо. Мы каждый день ездим в больницу на осмотр и анализы. Нам еще ничего толком не сказали, только что за ребенком надо понаблюдать. Сейчас вот завезу вас в отель и опять поеду к врачу.
Мама коротко кивает.
– Так хочется поскорее увидеть малыша.
Улыбаюсь, хотя к горлу подкатывает ком. Как же я по ним скучала! Подумать только, вся наша семья собралась в одном городе! Для меня это бесконечно важно. Надеюсь скоро увидеть родных в одном доме, а то и в одной комнате. Я мечтаю, чтобы мои близкие примирились, оставили в прошлом боль и конфликты. Снова стали семьей.
– Когда сегодня поедешь в больницу, расспроси врача поподробнее. Наверняка они там уже многое знают, просто не говорят. Такая у них манера, подробностей и клещами не вытянешь, но за свое здоровье надо бороться. Уж я-то знаю. – Мама поджимает накрашенные блеском губы, и они складываются в тонкую розовую линию. Ее светлые волосы собраны в пучок на затылке; розовый костюм идеально гармонирует с оттенком помады и цветом туфель на трехдюймовом каблуке. Мама словно сошла с обложки журнала для зрелых женщин. Рядом с ней я чувствую себя замухрышкой, впрочем, мне не привыкать, да и не то чтобы меня это тревожило. А вот мгновенное мамино превращение в строгую, властную женщину, под чьим контролем прошли мои подростковые годы, мне совсем не нравится. Я пропускаю мимо ушей подколки в адрес моих коллег-врачей, понимая, что за ними не стоит ничего серьезного.
– Конечно, мамуль. Мы обязательно разберемся. Может, все-таки остановитесь у ба, а не в отеле? Она будет очень рада, да и места у нее много. Помню, что вы не хотите