повели дальше по громадному коридору. Тишина удивительная, несмотря на то, что всего было только 6 часов вечера. Почему-то около каждой камеры лежали брюки, шляпы, ботинки, белье, — я не понимал еще, в чем дело. Надзиратель, который меня ввел, передал меня другому со словами: «83». Поднимаемся на 3-й этаж. Он открывает одну из камер и грубо говорит: «Раздеваться». Я опешил, спросил: «Почему?» — «Спать надо итти», — было ответом. В мае в 6 часов вечера, когда солнце еще высоко на небе — нужно ложиться спать!.. Но об’ясняться не с кем, и я решил исполнить приказание. Разделся, положил все свои вещи в коридоре и вошел в свою камеру. Там я увидел запирающуюся кровать с очень грязным матрацем, набитым соломой, стол, вернее — доску, прибитую к стене, стул, также прикрепленный к стене. Тут же стояла параша. Вот и все убранство камеры. Одно удобство, которому я чрезвычайно обрадовался, — кран: можно помыться. Хорошо, что не отобрали платка, — он может заменить полотенце. В общем камера довольно высокая. В потолке окно, чрез которое, однако, ничего нельзя видеть, кроме кусочка неба.

Несколько минут стоял я, как вкопанный; но, вот, надзиратель кричит, чтобы я лег сейчас же спать. Морда у него настоящая собачья — тупая, грубая, я решил подчиниться и лечь. Долго, долго не мог я заснуть. Слышно было, как проходят поезда. Тысячи мыслей роились в голове, тяжестью ложились на душу: «Когда же люди заживут, наконец, спокойной жизнью, не будут брать себе же подобных и бросать их, как животных, в какие-то ямы?.. Ведь человек есть что-то высшее. Жизнь могла бы быть прекрасной без этого насилия над слабыми».

С тем и заснул. Рано утром меня разбудил мой надзиратель, который, как бешеная собака, ворвался и заорал: «Разве ты не слышишь, что дверь открылась?!». Нужно было взять свои вещи, одеться, запереть кровать. Не разговаривая, я быстро все это проделал. Через час принесли булку, — около фунта. Я стал ее есть, крутясь по камере, как бешеный зверь в клетке. К 10 часам принесли немного супу, но его нельзя было в рот взять. Даже если бы он был и хорош, все равно есть совершенно не хотелось, несмотря на то, что я два дня ничего не ел. Вот открывается форточка, бросают книгу Майн-Рида. С жадностью начинаю ее читать, но увы! — половины страниц нехватает. Зато почти на каждой странице — грязные надписи, рисунки, где фигурируют кинжалы, револьверы. Думаю — вот, чем живет тюрьма, и какие же воспитанники выйдут отсюда!..

В 4 часа разрешили прогулку: впустили в большой сарай без половины крыши, откуда видно небо; заперли на ключ. И создалось впечатление, будто я в той же камере, только имею больше воздуха. Так я гулял минут 15, после чего меня опять загнали в камеру.

Принесли каши; я взял пару ложек и бросил. Ложка и кастрюля неимоверно грязны и на них много ржавчины. Кашу выбросил в парашу, а пустую кастрюлю отдал. Слышно, как открываются и закрываются двери, — нужно раздеваться. Кладу свою одежду в коридоре на грязный цемент — и скорей в кровать, а то Перети (мой надзиратель) опять разозлится.

12 мая.

Утром входит ко мне Перети — самый противный из всех надзирателей, которому не даром я дал кличку «Мопс».

Он осматривает стену и говорит другому, что на стене заметно, как я лез в окно. Окно находилось на высоте 4 аршин. Как можно лезть туда, я не знаю, но «Мопсу», видно, страшно хочется посадить меня в карцер, вот он и придирается. Хорошо, что другой не поверил ему.

Кручусь все время по камере, читать нечего. Вчера написал, чтобы мне разрешили купить книгу «Жан Кристоф» — Ромен Роллана. Не знаю, позволят ли, — здесь всего можно ожидать.

Сегодня поднялся на скамейку, прикованную к стене. Очутился ближе к окошку. Какой вид волшебный, прямо сказочный! Гора вся в зелени и цветах. Что дал бы я, чтоб хоть немного погулять там, подышать свежим воздухом! Видны замечательные дворцы, где люди наслаждаются жизнью, не чувствуя, как живется другому взаперти. Скоро нужно ложиться спать. В это время жизнь в городе только начинается, а здесь… Хочется скорей привыкнуть к такой жизни. Но привыкну ли я, можно ли привыкнуть, — не знаю.

Если бы можно было на время выкинуть мозги, — не пришлось бы мыслить, понимать, чувствовать…

13 мая.

Рано утром выслали гулять. Какое прекрасное небо, — напоминает римское! Гулял немного больше обыкновенного. Когда вернулся в камеру, понял — почему. Все перерыто, — очевидно, чего-то искали. В чем дело, — не знаю. Весь день настроение отвратительное. Писал письмо С. Написал какие-то глупости. Голова не работает. Все время кручусь по камере: делаю по 6 шагов то в одну, то в другую сторону. Покурил трубку, голова закружилась. Как видно, здорово ослаб. Хотелось прилечь, но кровать заперта. Слышно, как работают в мастерских. Стучат молоты. Как видно, здесь большие мастерские. Завидую работающим. При работе можно забыть, что находишься в тюрьме. Молодые люди из заключенных разносят завтрак по камерам, чистят коридоры. Масса интеллигентных лиц.

Зачем-то вызвали, повели в какую-то комнату, записали еще раз имя и фамилию. Заставили раздеться, мерили, записывали, пачкали руки, как-будто я был вор и грабитель, — и все это продолжалось около часу. Потом позвали в другую комнату, показали чемодан. Оказалось, что С. удалось выхлопотать хоть один чемодан с бельем. Там были сласти и папиросы. Разрешили взять только одну пару белья. Были там 2 тома Достоевского «Братья Карамазовы». Попросил их оставить, но не позволили. «Читать не позволяем», — был ответ. Переменил белье, поел сласти, и настроение несколько рассеялось. Казалось, что я опять на свободе. Но скоро надо спать!

14 мая.

Вчера ради шутки попросил купить себе зеркало. Только-что принесли маленькое зеркальце величиной с наш старинный серебряный рубль. Увидел свою рожу и сам испугался, — зарос, пожелтел. Вообще, здорово изменился.

Начинаю привыкать к этому гнусному режиму.

Вчера повели нас в баню, я пошел с большим удовольствием. Но вот картина. Выстроили, как солдат, в ряды и повели в грязный коридор. Велели раздеться. Разделись. Бросили свое белье на грязный пол и стали ждать очереди. В бане было 4 перегородки и впускали только по 4 человека. В одну из них вошел и я. На полу лежал кусок, мыла, которым мылись другие, напротив сидел с кишкой один из арестантов и направлял на меня то холодную, то горячую воду. По истечении трех минут — приказ выходить. На всех четырех полагается одна простыня.