Маски всех членов Аканху, отражали некоторые особенности личности своих владельцев, и, хоть этого почти и не было заметно снаружи, имели встроенный респиратор минимизирующий воздействие на организм ядовитого тумана, приходящего с востока, а также защищающий от большинства других вредных газов.

Как же она все-таки прекрасна… Моя маска. Она – мое второе лицо, и моя истинная сущность. И символ любви на ней, как напоминание о кое-чем очень важном, что я должна помнить всегда. Я почти умерла, но благодаря Григоровичу возродилась в облике красной змеи. Почти все мы – члены Аканху, возродились. Мы получили новое существование, в корне отличающееся от старого… Великолепное существование.

Когда-то, я была совсем обычной девочкой, маленькой, глупой и слабой. Воображала себе невесть что, и невесть чего ждала… Сладкая, радужная, и довольно бестолковая жизнь. Но ведь я была ребенком. А что с ребенка возьмешь? Однажды я заболела, сначала, казалось бы – совсем несущественно. Так, незначительные боли в спине, которым я почти не придавала значения, и даже на первых порах не сказала о них родителям… Но время шло, а боли становились все сильней. Потом уже, когда я почти не могла ходить, а позвоночник мой выгнулся ужасным образом, превратив меня в настоящую вечно скулящую немощную уродину, мне пришлось осознать всю серьезность ситуации… Да только болезнь моя оказалась неизлечимой. Я была обречена на медленное умирание, все больше искривляясь, теряя человеческий облик, и воя от боли по ночам. Вскоре я поняла, что хоть родители мои меня и любили, но я стала для них настоящим кошмаром, и жуткой обузой.

Мало кто в то время мог подолгу на меня смотреть, настолько я была отвратительна, и даже они в конце концов стали отворачиваться. Моя собственная костная система обернулась против моего тела, убивая его. И чем ближе я была к смерти, тем менее походила на человека… Меня безжалостно выкручивало, гнуло и кривило, а вопли мои, должно быть, были слышны даже на другом конце улицы…

Немудрено, что матушка моя, вынужденная наблюдать за всем этим, слетела с катушек. Уж не знаю, что там творилось у нее в голове, но однажды ночью, когда отец был на смене, она зашила себе влагалище красными нитками, после чего пришла ко мне в комнату голая, чтобы похвастаться этим, а потом попыталась задушить меня подушкой. Да только я сама ее задушила, и причем не подушкой, а голыми руками… До сих пор понять не могу, откуда в этих руках сила тогда взялась? Как бы то ни было, я придушила эту суку, и сделав это, рыдая выползла на улицу, где капли ночного дождя смыли с моего лица слезы…

Потом, будто порождение чьих-то кошмарных снов, я ползла под фонарями, по улицам мокнущего города. Ползла и выла от невыносимой боли, до смерти пугая редких прохожих… Они все, едва заметив меня бежали в ужасе. И никто даже не попытался помочь… Они видели перед собой чудовище, оживший кошмар, но не человека.

Однако, один все же подошел… Высокий пожилой мужчина. Он был одет в серое пальто и черную водолазку, и смотрел на меня спокойно из-под своего зонта, а я выла у его ног. Мне тогда и невдомек было, что передо мной стоит человек, способный кардинально изменить мою жизнь. Я думала, он лишь один из многих, не трус, но бесполезный зевака, которому нравится наблюдать за мучениями других. Но доктор Григорович оказался иным. Когда страх с болью все же доконали меня, и я лишилась сознания, последним что я запомнила, перед тем как погрузиться в спасительную тьму, были его глаза, удивительно спокойные, в которых жалость в равной степени мешалась с заинтересованностью. Эти же глаза я увидела, когда очнулась. Боли в своем теле я больше не чувствовала, впрочем, как и самого тела… Вокруг было удивительно светло, остро пахло какими-то препаратами, и откуда-то слева звучала тихая, невероятно красивая музыка… Григорович продолжал на меня смотреть, потом сказал:

– Не могу обещать, что больше тебе не будет больно. Будет… Но знай, что боль эта – благостная. Человеку в этой жизни должно быть больно, иначе ничего хорошего из человека не выйдет… Сейчас, мы с тобой начинаем долгий путь, ведущий к твоему совершенству. Путь боли, потому что иных путей к совершенству не бывает. Ты начала его одна, но дальше - я тебя поведу…

Путь и вправду оказался долгим. Десять операций потребовалось, дабы обернуть мой недуг в дар. Некоторые операции были жутко болезненными, но уж что-что, а боль я терпеть умела, мне пришлось обучиться этому, дабы не тронуться рассудком, как моя матушка…

После десятой операции, моя костная система, наконец, стала по-настоящему моей… Я обрела над ней практически полный контроль, получила невероятную способность выращивать кости по своему желанию, а также изменять их твердость и форму. Вкупе с повышенной регенерацией мягкий тканей тела, которую дала мне предпоследняя – девятая операция, это открывало передо мной просто невероятные перспективы. Я поняла – что могу стать идеальным оружием в руках человека, подарившего мне подобную силу, в руках Григоровича…

С тех пор, смыслом моего существования стало одно – служить ему. А еще через год, я получила свои змеиные глаза, и разрешение основать Аканху. Это было чем-то вроде повышения по службе… Мои новые глаза были примечательны не только внешним видом – желтой радужкой и вертикальным узким зрачком, но также могли переключаться на инфракрасный диапазон, и при желании я могла видеть тепловое излучение объектов и живых существ. Сначала это меня немного пугало, к тому же, я не сразу научилась переключаться между двумя видами зрения. Но за пару недель я вполне освоилась. Мои новые глаза оказались очень полезны, они позволяли обнаруживать противника или жертву, практически в полной темноте, благодаря одному лишь теплу их тел… Вместе с глазами я получила ядовитые железы, которые Григорович поместил мне под язык. Эти железы делали мою слюну смертельно опасной для всех, кроме меня. Финальным изменением были манипуляции Григоровича с моей кровью, он подмешал мне нечто в кровь, вследствие чего значительно повысились мои обоняние, слух, физическая сила, ловкость и выносливость. Чуть позже я узнала, что это нечто – кровь хонков, рогатых человекоподобных существ, живущих где-то на отшибе нашего мира.

Стоит ли