Позже, когда партия все же была доиграна а Сильвия покинула меня, я попыталась уснуть, но успехом это не увенчалось. Возбуждение бурлило во мне, разрушая сон… Тогда, я выбралась из постели, и голая, подошла к большому зеркалу, стоящему слева от входной двери. Лунный сумрак лишь в самую малость искажал мое отражение. Я посмотрела на себя спереди и сзади, потом ухмыльнулась… Как же прекрасно это тело, и каким ужасным оно было в ту дождливую ночь, когда я лишила жизни свою мать, и когда встретила Григоровича. Это самое тело, жутко искореженное, ползло в зловонных лужах, под безразличными фонарями… Оно было ужасно, а теперь оно совершенно… Совершенно… Внезапно я отшатнулась от зеркала едва подавив крик. На долю секунды мне привиделось, будто влагалище мое зашито красными нитками…

Бессмысленное прошлое! Оно отдало мне то, что должно было дать – необходимую боль, и теперь не имело никакого значения… Прошлое мертво, а будущее еще не наступило. Есть лишь замечательное настоящее!

Ступая босыми пятками по ковру, я направилась мимо постели к окну. Половина луны плыла высоко в небе над неподвижным травяным морем. Высокая сетчатая ограда вокруг клиники казалась почти невидимой. Я присмотрелась. Четверо из восьми членов Аканху, которых я выставила сегодня ночью на охрану клиники, стояли на своих постах. Четырех других я видеть не могла, так как они находились на противоположной стороне здания. Хорошо… И все-таки надо совершить обход. А вдруг кто-нибудь из них возымел дерзость уснуть стоя. Такое уже бывало.

Все равно сон ко мне не шел. Так не тратить же эту ночь впустую… Я оделась и быстро покинула комнату, оставив Сильвию мирно спать… Обход занял у меня чуть более пятнадцати минут. Я старалась подобраться к каждому незаметно, но они все вовремя замечали меня. Все несли свой дозор как следует, к их же счастью…

Возвратившись в клинику, я решила потренироваться пару часов. С недавнего времени я полюбила ночные одиночные тренировки. Они лучше всего прочего помогали мне забыться… Я полностью сосредотачивалась на своих движениях, и не думала ни о чем. Тишина была моим добрым напарником, я скользила и металась в этой тишине, доводя себя до седьмого пота…

Так я намеревалась поступить и сейчас. Я зажгла три из десяти ламп в большом зале для тренировок, потом быстренько размялась… Когда пришло понимание, что можно начинать, я сосредоточилась, готовясь к боли, и острая белая кость пробила кожу на моем запястье. Крови почти не было. Я быстро вытащила эту кость, длинную и обоюдоострую, на конце имеющую нечто вроде удобной рукояти. Рана затянулась через пару минут…

Я совершила для начала пару медленных движений, рассекая воздух своим костяным мечом. Потом стала постепенно ускоряться… Прекрасно! Так здорово! Все быстрее и быстрее, я воспроизводила движение за движением. Еще быстрее, и еще идеальнее. Совершенство должно присутствовать во всем. И этот танец необходимо довести до совершенства. Танец, который должен стать тем последним, что видят мои враги перед смертью, и последним, чем они могли бы восхититься…

***

Свежая после утреннего душа, и с прекрасным самочувствием, я вошла в крохотную комнатушку Линды, которую та гордо именовала своим кабинетом. Пахло тут конечно приятно, и даже кондиционер присутствовал, но общая обстановка мне не очень нравилась. Если в кабинете доктора Григоровича преобладали голубые и серые цвета, то дочка его предпочитала изумрудный, синий и черный. Как по мне – слишком мрачно…

Здесь не было ни одного зеркала, но зато на стенах висели несколько минималистичных картин – бестолковая абстракция, которая меня всегда удручала. Слишком холодными были эти картины, холодными и пустыми – нелепые геометрические фигуры различных оттенков, не составляющие из себя ничего определенного.

Но Линде, должно быть, нравилось… Когда я вошла, она сидела за столом преспокойно попивая кофе, и таращась в монитор компьютера. Я нарочито громко прикрыла дверь, и дочка Григоровича оторвав взгляд от монитора спокойно посмотрела на меня.

– Что тебе нужно, Ева?

Не дожидаясь приглашения, я захватила из угла комнаты хлипкий стул и уселась напротив Линды, внимательно смотря ей в глаза. Хотелось еще и ноги на стол забросить, но это было бы уже через чур.

– Ну вот… – Я широко улыбнулась, потом поджала губы и неодобрительно покачала головой. – Ни доброго утра тебе, ни даже простого пожелания здравствовать. Вы не обучены правилам вежливости, доктор Линда?

Она мягко улыбнулась мне. Ох и дрянь! Однако какой бы она ни была дрянью, не так уж просто вывести ее из себя. Здесь нужно отдать ей должное…

– Доброе утро, Ева. – Губы ее улыбались, но не глаза. – Зачем ты пришла?

– Вот так бы сразу! – Я закинула ногу на ногу. – Суть моей просьбы проста… Мне нужна какая-нибудь вещица той девчонки – Алисы. Так мне будет проще найти ее.

– Вещица Алисы?

– Да. Девчонка же была под твоей протекцией. К кому как не к тебе мне обращаться?

– Любая ее вещь?

– Да, любая! В ее палате наверняка осталось хоть что-то. Полотенце, зубная щетка, кусок простыни, что угодно, блин! Мне вообще до лампочки… Абсолютно любая вещь, принадлежавшая Алисе, чтобы моя Сильвия могла взять след…

По лицу Линды почти невозможно было угадать ее истинные эмоции. Однако запах, что она источала, выдавал эту суку с головой. Когда человек волнуется или боится, он всегда пахнет по-особому… Специальные железы выделяют пот, совсем не такой, который обычно выделяется при физических нагрузках, другой пот, пахнущий совершенно по-иному – пот страха. Обычному человеку этот пот не учуять, но я могла… Эх, Линда. А ведь когда-то ты даже нравилась мне. Ты была желанной подругой для меня. Теперь же я желаю лишь одного – предать тебя мучительной смерти.

– Это не проблема. – Линда сложила пальцы домиком, совсем как ее отец. – Григорович настолько ценил Алису, что выделил ей отдельную палату. Сейчас я схожу туда быстро, и принесу тебе что-нибудь. А ты меня здесь подожди.

Она меня, похоже, совсем за дуру держит. Сейчас притащит мне черт знает что, наверняка не принадлежащее девчонке… Ох, Линда! Доктор Линда, да я же вас насквозь