По прибытии в Кафу турецкий ага разместил русского посла и его свиту на постоялом дворе, приставив вооруженную охрану. Улучив подходящий момент, Курицын спросил хозяина двора: знает ли тот кафского купца по имени Хозя Кокос. Хозяин красноречиво закатил глаза, изобразив глубокое почтение, каковое все караимы Кафы испытывали к этому человеку.

— Передай Кокосу, что у тебя остановился русский посол Курицын, — шепнул Федор Васильевич, извлекая из кошелька серебряную монету. Ловко, словно кот лапой, накрыв монету рукой, хозяин позвал слугу и что-то сказал ему по-караимски.

Купец Хозя Кокос был не только самым богатым торговцем Кафы, но и тайным агентом сразу трех монархов: турецкого султана Баязеда II, крымского хана Менгли-Гирея и великого князя московского Ивана Васильевича, причем все трое были уверены, что Кокос служит только ему. Отношения с московитом у Кокоса завязались после того, как он продал Ивану Васильевичу большую партию драгоценных камней, до которых тот был большой охотник. Затем между ними завязалась оживленная переписка, единственное неудобство которой заключалось в том, что Кокос писал свои письма на иврите, что приводило к большим трудностям перевода.

Когда Крым захватили турки, а случилось это в 1475 году, именно Кокос сумел убедить султана Баязеда в том, что с русскими выгоднее дружить, чем воевать. После этого обычно прижимистый Иван Васильевич велел не скупиться на богатые подарки «Кокосу-жидовину». Он даже поручил купцу подыскать невесту для наследника Ивана Молодого, однако предложенная Кокосом дочь мангупского князя Исайки неожиданно скончалась, и Ивана Молодого женили на дочери валашского господаря Стефана. Тем не менее кафский купец оставался самым ценным приобретением русской секретной службы за границей, и теперь Федору Курицыну не терпелось его увидеть.

Кокос не заставил себя ждать и тотчас явился на постоялый двор. Он оказался маленьким подвижным толстяком с черными маслинами умных глаз на заплывшем жирком смуглом лице. Оказалось, что купец неплохо говорит по-русски, а свои донесения писал на иврите из соображений секретности. Сначала Кокос пошептался с турецким агой, охранявшим посольство, после чего надменный турок стал сама любезность и объявил Курицыну, что ему и его людям разрешается поселиться в доме уважаемого купца при условии, что они не попытаются самовольно покинуть Кафу.

Роскошный дом Хози Кокоса находился на приморской набережной, недалеко от городского рынка. Сам Кокос целыми днями пропадал по торговым делам и появлялся только на закате. Они уединялись с Курицыным в беседке, увитой виноградом, пили густой черный кофе и вели приватные разговоры.

Первым делом Кокос объяснил Курицыну причину пленения русского посольства:

— Султан Баязед хоть и называет себя философом на троне, но продолжает дело своего отца, воинственного султана Мухаммеда. Как ты знаешь, турецкий ятаган сейчас навис над Валахией. Султану донесли, что вы заключили мир с господарем Стефаном, которого Баязед считает своим злейшим врагом. Он опасается, что твой господин придет на помощь своему свату, и хочет иметь заложника в твоем лице. Мы должны убедить султана, что твой государь не станет вмешиваться на стороне Стефана, и тогда вам разрешат вернуться домой.

Федор Васильевич задумался. Он помнил, как, напутствуя его перед поездкой в Европу, великий князь прямо объявил, что он не собирается воевать с турками, хотя его всячески подталкивают к этому римский папа и другие европейские государи. Это попахивало предательством по отношению к валашскому господарю, с которым Иван Васильевич только что породнился, но Курицын понимал, что таковы интересы государства.

— Султан Баязед может быть спокоен, — ответил Курицын. — Между войной и миром мы выбираем мир.

— Это мудро, — покивал Кокос. — На следующей неделе я отправляюсь с караваном в Стамбул и постараюсь убедить в этом султана.

5

Накануне отъезда Кокос с разрешения турецкого аги предложил Курицыну поселиться в караимской крепости Чуфут-Кале у местного гахана[24] — владетельного князя Захарии Гуил-Гурсиса, который согласился предоставить посольству кров, пропитание и охрану вплоть до возвращения купца из Стамбула.

Караимская столица Чуфут-Кале находилась в двух верстах от Бахчисарая и являла собой город-крепость, вплотную прижавшийся к скалам. В восточной части города располагались жилые дома, монетный двор, караимский храм-кенасса и тюрьма. Хозяйственные постройки были вырублены прямо в скалах. Внизу находилось караимское родовое кладбище, осененное священными дубами, именуемыми «Балта-Тиймэз», что в переводе означало «да не коснется топор». К нему примыкало поле для скачек и военных игр. Город стоял полупустой, большинство жителей на лето уходили в сады и виноградники, откочевывали со своими стадами в горы.

Гахан сам встречал гостей на пороге своего дворца. Поприветствовав Кокоса, он обратил свой проницательный взор на московского посла, и Курицын сразу почувствовал властное притяжение, исходившее от этого человека.

— Как добрались? — по-русски осведомился Захария. — Не удивляйтесь, я долго жил в Киеве и научился говорить на вашем языке.

…Новгородские священники Денис и Алексей вряд узнали бы в караимском князе Гуил-Гургисе ученого лекаря Схарию, некогда поколебавшего их веру. И тем не менее это был он. Вернувшись в Киев, Схария едва не погиб во время набега крымских татар на Киев. Чудом ускользнув из заваленного трупами, сожженного города, бежал в Крым. Здесь он узнал о смерти отца — богатого генуэзского купца Гуил-Гурсиса, перед смертью объявившего сына своим наследником. А затем по предложению все того же Хози Кокоса крымские караимы избрали Схарию своим князем. Так киевский лекарь превратился в могущественного владетеля караимской общины Крыма Захарию Гуил-Гурсиса.

Когда Курицын назвал по имени своего спутника Мартина Былицу, он заметил, как по лицу караимского князя пробежала тень. Астролог отвесил ему глубокий поклон, а затем совершил таинственный жест и что-то произнес вполголоса на иврите, после чего лицо Гуил-Гурсиса просияло. Он повторил жест Былицы, а затем крепко обнял астролога.

— Этот человек тоже состоит в Братстве святой каббалы, ему можно доверять наши тайны! — шепнул Мартин Курицыну.

…Стол, накрытый под открытым небом, ломился от блюд.

— Чтобы понять душу караима, надо попробовать нашу кухню, — объявил Захария.

После супа, именуемого хамур-долма, подали чебуреки чир-чир из тонкого хрустящего теста, индейку с подливой из кизила, силькмэ из баклажанов, белую халву с орехами и засахаренные фрукты. Пили молодое вино и бузу — хмельной квас.

На следующий день Хозя Кокос покинул Чуфут-Кале. Он пообещал вернуться через месяц, сопроводив свое обещание излюбленным караимским присловьем «Кысмет болса» [25].

Однако миновал месяц, другой, а Кокос все не возвращался.