– Гм… Да не угодишь на вас, как ни поверни. В общем, с миром оставайся. Два раза не принято предлагать у нас. Слава Богу!

С тех пор жизнь моя была пуста, но я доволен. Прожил обыкновенно, о чем и не жалею. Зато тридцать лет с женой любимой, что мог – все для нее делал. Чувствую, что время мое на исходе, как раз пятьдесят уже исполнилось, сердце жмет все чаще, как в руку его кто берет и сжимает. А рука эта горячая, раскаленная.

В общем, простите, если что не так. Особенно за пьянство. Завещание в книгу положу, не потеряется.

Иван Гришкин,

ваш несостоявшийся Достоевский».

На золотом крыльце

– Но тебя же нет!

– Почему? Ты меня видишь, мы говорим – что еще нужно.

– Реальность…

– Перестань! Нет никакой реальности. Все твои чувства – набор электрических импульсов. Нейронные связи внутри куска желе в голове. А на самом деле никто не знает, кто мы. Где мы. Есть ли мы вообще…

– А твои чувства?..

– Они не имеют значения. Их тоже нет.

– И кто тогда говорит?

– Я и ты.

– Забавно…

Воздух сырой, тяжелый, пропитан запахами палой листвы и грибов. Хорошо бы остановиться, хорошо бы поискать незаметные шляпки, поворошить палкой возле деревьев – вдруг удача?

Но – некогда. Да и незачем: ни ножа, ни корзинки, ни желания что-то делать из этих грибов. Даже палку – и ту сперва найти нужно.

Алексей вздыхает и бредет дальше, хрустя ветками под ногами, не ища подходящих тропинок. Просто вперед, через кусты, небольшие овражки с лужами воды на дне, мимо почти облетевших деревьев. Над ним набухает низкими тучами небо, серое как его жизнь, нависает, беременное ноябрьским дождем.

– …царь, царевич, король, королевич, кто ты будешь такой, выходи поскорей, не задерживай добрых и честных людей… – бубнит Алексей под нос. Все равно, что именно говорить, никто не услышит. Можно спеть – пустой лес простит и это. Главное, держать ритм, так легче шагать. – На золотом крыльце сидели царь, царевич…

Он приехал сюда рано утром, вышел из пустой электрички на полустанке из короткой платформы и трех скамеек, спрыгнул на рельсы, спустился по насыпи и пошел в лес. С тех пор и идет – почти по прямой, насколько позволяют прихотливые изгибы местности. Скоро полдень.

Каждый раз, разругавшись с женой, Алексей спит на диване в другой комнате. Потом тихо поднимается на рассвете, стараясь не разбудить супругу, одевается почти в темноте и просачивается из дома наружу. Телефон, бутылка воды в кармане куртки, ключи и немного денег – впритык на пару билетов. Туда и – если повезет не заблудиться – обратно.

Зачем это все?

С особым интересом это спрашивают в машине спасатели, пару раз искавшие Алексея по приметным деревьям и пеленгу телефона.

– Стресс снимаю, – честно, но не полностью поясняет спасенный. – Духи леса, атмосфера. Грибами, опять же, пахнет…

Медик из МЧС задумчиво проверяет рефлексы, снимает с руки явного психа манжету тонометра – сто двадцать на восемьдесят, чтоб я так жил! – и дает добро: выпускайте Берлагу. Идиот, но безобидный. И в суицидальных наклонностях не обвинишь – жить товарищ хочет. Вот и пускай живет.

– Ваш дом? Вот и отлично. Одеяло только верните. – Спасатели переглядываются, но сказать больше нечего. Здоров. Иди с миром.

Он выбирается из тепла машины с оранжевой полосой в холод мира.

– Спасибо вам… – мнется Алексей. Оглядывается на подъезд, потом снова смотрит на бригаду. – Спасибо! Выручили. Я бы там, в лесу, с голоду…

Он начинает плакать. Поворачивается и бредет домой, хотя и не хочет, но – куда еще идти? Домофон пищит, открывая проем в пахнущий мусоропроводом подъезд. Адские врата.

– Я бы здесь остался…

– Нельзя. Ты пришел случайно и должен уйти. Таковы правила.

– Но мне здесь – хорошо! Я здесь на месте, я чувствую!

– Этого места нет. Тебе просто повезло однажды, не больше. Уходи. Захочешь – ненадолго вернешься. Дорога несложная.

– Но… Да к чему?! Что я там не видел: жену? квартиру?! Работы нет, детей – и тех не нажили…

– Здесь оставаться нельзя.

– Но ты же…

– Меня тоже нет.

– И что мне теперь…

– Напейся. Многим помогает.

Густой орешник отмечает начало Того Самого Места. Эти заглавные буквы живут только в голове Алексея, ни на бумажной карте, ни на google maps здесь нет ничего необычного. Лес, полянки, снова деревья. Единственное приметное место в округе – ручей, да и тот километрах в пяти южнее.

А здесь все обычно.

Орешник надо обойти слева, это важно. Однажды он пытался срезать дорогу, как раз потом его и вылавливали спасатели, замерзшего и голодного возле истоков ручья. А Место он тогда найти не смог. Так что слева, только слева.

Далеко вверху растекается полоской след от самолета. В чистом небе он был бы виден полностью, а сейчас, в мареве, пунктиром из перьев в проблесках облаков.

– Там хорошо… – задумчиво говорит Алексей. Орешник остается за правым плечом, теперь вперед, через овраг, и на месте. В Месте. Там, где нужно. – Чемодан и ручная кладь. Стюардессы и обед. А часов через восемь – пальмы и солнце.

Ему мучительно не хватает тепла, а теперь еще хочется есть. Резко, приступом, так, что сводит желудок.

Ничего. Отхлебнуть воды, привычно пролив несколько капель на воротник, и идти дальше. Осталось немного, считай, уже пришел. Овраг неглубокий, по краю вьются освобожденные осыпью корни дерева, листва местами взрыта и разбросана по сторонам. Кабаны недавно проходили, отъедаются к зиме.

За оврагом стоит дом. Обычный, как многие тысячи его близнецов по всей стране. Кирпичный фундамент, деревянные стены, небольшие окна. Крыша из железного листа, прорезанного справа дымящейся трубой. Да и не дым оттуда, а так – теплый воздух колышется, уплывая вверх и теряясь в низких тучах.

– Есть кто дома? – привычно спрашивает Алексей, открыв дверь. Шутка, конечно: куда отсюда кто денется, если и нет этого всего. Ни дома, ни добротного забора вокруг, ни самой Марии, сейчас сосредоточенно что-то пишущей в тетрадке, сидя за столом.

– Здравствуй, Алеша! – Она никогда не улыбается, губы в ниточку, словно чем-то огорчена. – Заходи, отдохни. Я сейчас допишу свою историю и покормлю тебя.

Как домой пришел. Да он и чувствует, что домой – все на месте, прежде всего, сердце. При этом понятно, что вокруг мираж. Нечто непонятное и нематериальное – кто же будет в лесу дома строить? Да и дорог