Шрифт:
Закладка:
– Впрочем, ты можешь наказать себя сам. Добровольно. Следствию меньше хлопот и родня не пострадает. Что скажешь, а? Веревку мы тебе дадим. Мыла нет, Чжуаньич, не взыщи. Санкции же. Который век санкции, не любит нас гнилой запад.
Кто-то из бойцов хохотнул в полутьме разоренной квартиры. Капитан строго глянул в ту сторону, смех мгновенно иссяк.
– Выпить бы на прощание… – грустно сказал Липатов и снова сплюнул кровью.
– У тебя есть? – спросил Капитан.
– Откуда… Талоны только через неделю.
– Столько мы ждать не можем, пошли в комнату. Еще дел куча, с тобой до обеда возиться не будем.
В комнате один из бойцов подтащил табуретку к торчавшему из потолка крюку – никто толком не знал, зачем их делают строители, но везде есть. Достал веревку и закрепил на крюк, ловко свернул петлю и спрыгнул на пол.
Липатов тяжело залез на его место, похолодевшими пальцами накинул петлю на шею и сам затянул узел сзади почти до отказа.
– Слава Императору! – сказал он, почти не шепелявя. – Все на борьбу с коррупцией! Даешь планомерное повышение цен на все!
– Не на митинге, – казенным голосом сказал Капитан и пнул табуретку.
– Формоза наша! – успел шепнуть Липатов, но дальше в глазах у него потемнело и какая-то неотвратимая сила потащила гаснущее сознание вверх, все выше и выше, туда, где звезды и улыбается богиня Цунь своим приветливым ликом с древнерусских икон, где светящийся коридор и нет талонов на пиво из старых веников, где не надо чистить говно по двенадцать часов в день и гордиться этим, где не надо кланяться в пояс владельцам нефтяных вышек и послушно выбирать из одного кандидата, где нет никакой Империи и никакого Императора, кроме отца всего сущего, славься имя его ныне, присно и во веки веков…
А в реальности Липатов обоссался, уже мертвый. Обычное дело для висельников.
Капитан брезгливо отошел в сторону от дергающихся ног самоубийцы, от летевших в стороны брызг мочи.
Пока бойцы снимали уже успокоившееся тело под бдительную запись на видео, которую Востриков так и вел с самого начала, Капитан зашел на кухню – полтора на полтора метра, имперский стандарт, – и достал из кармана сверток.
Под тусклым светом восходящего зимнего солнца он смотрел на запрещенный предмет, подрывающий безопасность Родины – прозрачный шарик, наполненный неясной жидкостью. Потертый, поцарапанный, переживший немало хозяев и невзгод. Внутри находился маленький домик непривычного стиля с острой крышей и часами, что-то явно с гниющего запада, окруженный сугробами белых песчинок. Если тряхнуть, эти пародии на здоровый имперский снег поднимались и начинали кружиться, медленно опускаясь обратно.
Внизу у шарика была подставка, видимо, чтобы ставить где-тона полку или в шкаф. На видное место, если найдется идиот демонстрировать такое открыто. На подставке были знаки запретного латинского алфавита, знать который было преступно. Именно поэтому Капитан, хоть и сделал изрядную карьеру в госбезопасности к своим двадцати девяти годам, не смог ничего прочитать.
Впрочем, ему это и не надо было, лишние сомнения в наше время знать смысл тайных знаков «ZLATA PRAHA».
Соскучился
За бывшим столом Архата Евсеевича сидит новичок. Коротко стриженый парень лет двадцати пяти, при галстуке и с бейджем смотрит в неновый монитор. Внимательно, словно хочет найти там нечто особенно важное – рецепт выплаты ипотеки за три года или просто истину. В последней инстанции.
Небось, ленту ВКонтакте листает.
Галстук завязан кривовато, а так – образец офисного хомячка с дипломом. Иногда новичок шумно сглатывает, будто потрясенный цифрами продаж. Кадык его поршнем взлетает к подбородку и падает обратно.
Скорее всего, парня мучает жажда.
– Добрый день! Рад приветствовать вас в нашей корпорации! Мы представляем эксклюзивные услуги в области спасения души. Вам что-нибудь подсказать? – Паренек, не напрягаясь, выдал заученный скрипт и уставился на Архата Евсеевича. В глазах у него маленькая зарплата, легкое похмелье и тоска по женской ласке.
– А как же! – тяжело, в три приема устраивается на стуле для посетителей Архат Евсеевич. С его грубых ботинок на пол сыплются комки земли. – Смотрю, ремонт сделали? А мебель та же. Даже монитор пожлобились заменить.
В голове паренька что-тоне сложилось. Недощелкнуло. Он мучительно морщится. Потом перебирает подходящие фразы в уме. Молчать-то нельзя – штраф.
– Чем могу помочь? – выдавливает он из себя.
– Зашел вот, ностальгия… – неопределенно отвечает посетитель. – Раньше не было, а тут ка-а-ак навалилась.
– Могу предложить вам несколько позиций из нашего каталога! – вырулив на взлетную полосу в голове, оживляется паренек. – Покаяние. Отпущение грехов. Просветление третьего уровня. Возможны варианты. Рассрочка на два года и кредит от нашего партнера. Со страхованием жизни по льготной ставке!
Архат Евсеевич тяжело вздыхает.
– Я же говорю – ностальгия, молодой человек. Чего мне каяться? И так все хорошо.
Менеджер смотрит на него с ненавистью зря распинающегося зазывалы. Зарплату и недостаток ласки в глазах сменяет неподъемная похмельная злость. Свинцовое чувство, кто разбирается. Как оболочка реактора.
Архат Евсеевич роется в кармане и достает сигареты. Потом зажигалку. Закуривает и задумчиво пускает колечки в сторону пожарного датчика. Паренек с ужасом отодвигается от стола, противно визжат ножки стула по кафелю.
– Уважаемый, я… Охрану… Перестаньте курить в офисе! – Начав уверенным баритоном, под конец фразы он срывается на визг.
В кабинет заглядывает бывший начальник Архата Евсеевича.
– Привет, Петруха! – роняет старик, слегка разогнав рукой сигаретный дымок. – А я, вот… Заглянул. Соскучился.
Начальник роняет телефон. Тот смачно бьется о плитку пола, разбрызгивая куски пластика.
– Чур меня… Изыди! – шепчет начальник. Он даже не наклоняется за разбитым смартом: стоит в дверях и пытается вспомнить, как крестятся. Слева направо или наоборот.
– Да ладно тебе, – добродушно отвечает Архат Евсеевич. – Я ж не со зла. Просто по старой памяти зашел. Все же сколько лет верил. А также надеялся и любил.
– Охрана? – бубнит в трубку паренек, нервно поглядывая сквозь облачко дыма на странного клиента и бледного шефа. – Восьмой кабинет, да. Нужна помощь.
Архат Евсеевич затягивается и бросает окурок на пол, старательно притоптывая его подошвой. Бычок превращается в месиво.
– Что вы такие нервные тут? – огорченно приговаривает он. – Я, когда работал, спокойно на все смотрел. Лишь бы платили. А теперь – трах-бах! Охрана! Телефоном о пол! Психика у вас ранимая, что ли?
Начальник выходит из ступора и начинает-таки креститься. Как умеет.
– В католики подался? – удивленно вскидывает брови Архат Евсеевич. – У нас, вроде, справа налево принято!
