Шрифт:
Закладка:
Я ненавижу себя за то, что могу вспомнить каждую деталь, и что при мысли об этом мой член до сих пор оживает.
Уиллоу, кажется, отчаянно хочет двигаться дальше, и я позволяю ей, не желая говорить об этом. Я бы предпочел притвориться, что этого никогда не было. Она молча доедает свой суп, ее лицо все еще красное. Закончив, она откладывает ложку и наконец снова смотрит на меня.
– Ты собираешься уходить? – спрашивает она, и ясно, что она этого хочет.
– Нет.
Она в отчаянии поджимает свои пухлые губки.
– Почему? Я не из тех, с кем интересно. Если только не хочешь еще прибираться тут, то зря тратишь время.
– Ты болела все выходные, – замечаю я. – Если не будешь правильно питаться и следить за собой, то замедлишь свое выздоровление.
– Я уже чувствую себя намного лучше, – настаивает она.
– Хорошо. Значит, суп действует.
Она пристально смотрит на меня некоторое время, будто пытается придумать какой-то аргумент, который убедит меня уйти. Но я знаю, что у нее не получится, ведь я уже решил провести остаток дня здесь, мысленно забронировав это время в голове. Возможно, она понимает, что ничего не может сказать, чтобы переубедить меня, потому что в конце концов сдается и, оттолкнувшись от стола, направляется в гостиную.
Я слышу, как она что-то бормочет себе под нос, пока я убираю посуду, а затем включается телевизор. Когда я заканчиваю и следую за ней в маленькую гостиную, там показывают какую-то программу по благоустройству дома, и она пристально смотрит на экран.
Я отряхиваю диванную подушку, чтобы убедиться, что на потертой ткани нет салфеток или крошек, затем сажусь рядом с ней.
Некоторое время мы смотрим в тишине. Шоу ужасное: люди в нем пытаются жить не по средствам и при этом делают ужасный дизайнерский выбор. Женщина с чрезмерным количеством косметики и дурным поведением начинает вести себя так, будто для нее чистота на кухне – самая важная вещь в мире, и я хмурюсь, глядя на Уиллоу.
– Почему тебе так нравится? Это же ужасно.
Она колеблется секунду, затем пожимает плечами.
– Я не знаю, мне просто нравится видеть, как люди меняют свою жизнь к лучшему. Нравится наблюдать, как они украшают свой дом и создают что-то лучшее для себя. Например, эта женщина. Ее дом был наполовину разрушен штормом, и теперь ремонтники приезжают и приводят его в порядок, как она того хочет. Все было дерьмово, а теперь у нее появился второй шанс. Мне кажется, что это… мило.
Я прищуриваюсь, сначала глядя на нее, а затем на экран. Женщина, о которой она говорит с такой нежностью, в настоящее время превращает жизнь дизайнера интерьера в ад из-за того, что не может выбрать плитку для очень важной облицовки.
Я правда не понимаю этого. Шоу – дерьмо, и люди все делают неправильно. Плитка, которую выбрала женщина, ужасного цвета, она не будет сочетаться со столешницами.
Но есть что-то завораживающее в том, как Уиллоу смотрит это шоу. Это заставляет меня более пристально смотреть в телевизор, пытаясь понять, что же в нем такого, что так сильно волнует ее.
Когда этот эпизод заканчивается, начинается другой, цель которого – помочь двум молодоженам отремонтировать старый дом бабушки со стороны жены, чтобы они могли в нем жить. Уиллоу так же увлечена этим новым эпизодом, как и предыдущим, и я ловлю себя на том, что часто поглядываю на нее, впитывая ее реакцию, словно это какое-то сокровище.
Последняя серия заканчивается, и когда я снова смотрю на Уиллоу, она спит, склонив голову набок, дышит тихо и ровно.
Я не могу не наблюдать за ней. Взгляд скользит по ее чертам. Синяки почти исчезли, из фиолетовых превратились в желтовато-зеленые, хотя под одним глазом все еще остается темная отметина. Когда я сосредотачиваюсь на ее губах, розовых и, вероятно, мягких, как лепестки роз, член начинает твердеть.
Нет.
Чтобы взять себя в руки я делаю глубокий вдох, затем еще один, постукивая пальцами по бедру в ровном ритме, одновременно считая в уме. Однажды я уже уступил и нарушил свой обычный распорядок ради нее. Я не могу позволить этому войти в привычку.
Она слегка ерзает на диване, ее плечо почти касается моего, и я замираю, разрываясь между желанием остаться на месте или отодвинуться, чтобы избежать контакта. Прежде чем я успеваю принять решение, раздается стук в дверь, и я резко поворачиваюсь в ее сторону. Для посетителей уже поздно, на улице темно, и я знаю, что Уиллоу никогда никого не приглашает к себе.
Она резко просыпается от звука, когда кто бы там ни был стучит снова, затем моргает и смотрит на меня. Я бесшумно подхожу к двери и смотрю в глазок, скорчив гримасу, когда узнаю ее бывшего босса из стрип-клуба. Карл, кажется.
Какого хрена он здесь делает?
– Это тот человек, на которого ты раньше работала, – шепчу я, возвращаясь к Уиллоу, стоящей перед диваном. – Впусти его.
Ее глаза расширяются, а затем она кивает, направляясь к двери, чтобы сделать то, что я сказал.
Я хватаю свою сумку и ныряю в ее спальню, вытаскиваю пистолет и, пока жду, крепко сжимаю его в руке. Я прислушиваюсь, глядя в маленькую щель между дверью и косяком, как она отпирает входную дверь, а затем распахивает ее.
– Карл? – спрашивает она с удивлением и настороженностью в голосе. – Что такое?
Как только дверь открывается достаточно широко, чтобы можно было войти, он входит в ее квартиру и начинает расхаживать взад-вперед. Его долговязое тело излучает нервную энергию.
– Что ты здесь делаешь? – снова спрашивает Уиллоу.
Он поворачивается к ней, проводя рукой по густым волосам, которые немного редеют спереди.
– Кое-кто приходил ко мне сегодня. Расспрашивал о борделе и о той ночи, когда он сгорел дотла. Хотел узнать, был ли там кто-то из моих девочек, когда это случилось.
– О, – тихо произносит Уиллоу.
– Я сказал, что никого из моих там не было. – Он переводит на нее проницательный взгляд. – Так ты мне сказала. Это ведь правда, да?
Что-то в его тоне дает понять – он знает, что это неправда. Каким-то образом он понял, что Уиллоу была не совсем честна с ним, сказав, что ее там уже не было, когда начался пожар. Или он просто строит
