Вместо того чтобы ответить на мои вопросы, он откладывает уборку и берет со стола пустую пластиковую чашку, корча гримасу, пока читает надпись на обратной стороне. Там была лапша, которую я съела вчера вечером, когда мне удалось вытащить себя из постели.

– Что это? – спрашивает он.

– Опять мусор, да? Знаю. – Я делаю шаг вперед, чтобы попытаться забрать у него чашку, слегка раздраженная его поведением. – Но я не просила тебя врываться сюда…

– Нет, – перебивает он меня. – Я имею в виду, это все, что ты ела?

Я пожимаю плечами и обхватываю себя руками, чувствуя неловкость.

– Ну, сил готовить у меня, как видишь, не было. Я вообще-то болею.

– Такое дерьмо вредно, когда болеешь, – говорит он, выбрасывает контейнер в мусорное ведро, а затем направляется на кухню.

Я следую за ним, с каким-то ошеломленным любопытством наблюдая, как он начинает открывать шкафы и холодильник, доставать оттуда продукты и что-то бормотать себе под нос.

– Ну а теперь ты что делаешь? – спрашиваю я, чувствуя себя в этот момент заезженной пластинкой.

– Ты не даешь своему организму то, что ему нужно для выздоровления.

– Так ты… собираешься готовить для меня?

Он бросает на меня взгляд, который либо означает «очевидно», либо является его способом попросить меня заткнуться. Но понять его так сложно, что я даже не знаю, что он пытается донести.

– Держу пари, ты ешь одно и то же каждый день, – бормочу я. – Похоже, ты из таких.

И снова его плечи слегка напрягаются, но он не отвечает.

Так же методично, как делает все остальное, он приступает к приготовлению пищи. Находит в шкафу банку куриного бульона, наливает его в кастрюлю и тушит на медленном огне. Затем достает ножи и разделочную доску, поцарапанную и выцветшую от использования, и начинает нарезать несколько морковок, которые лежали у меня в холодильнике, те, что не слишком завяли.

Я наблюдаю, как он отделяет мясо от остатков курицы-гриль, которую я купила, потому что она продавалась по скидке, и добавляет в кастрюлю.

Довольно скоро кухня начинает наполняться ароматом вкусного теплого супа.

Виктор, кажется, полностью поглощен своим занятием, а я сажусь за шаткий стол, стоящий у стены, не в силах устоять перед возможностью понаблюдать за ним так, чтобы он меня не видел. В тот вечер, когда я впервые встретила братьев Ворониных, я была поражена тем фактом, что Виктор и Мэлис так похожи, но теперь я могу лучше разглядеть, чем их черты отличаются друг от друга. У них обоих острые скулы и густые темные ресницы, но лицо Мэлиса немного шире, словно линии его лица были нарисованы более тяжелой ручкой, нежели черты Виктора. Их волосы почти одинакового цвета, и они оба стригутся довольно коротко, но на голове Виктора ни одна прядь не выбивается из прически, в то время как волосы Мэлиса всегда выглядят так, словно он запустил в них пальцы и взъерошил.

В Викторе есть что-то загадочное, как будто он позволяет проявляться на своем лице лишь малой толике своих мыслей или чувств, а остальное скрывает от посторонних глаз.

Когда с приготовлением супа покончено, он поворачивается ко мне, а я отвожу от него взгляд и делаю вид, словно все это время изучала стол. Он аккуратно наливает бульон, овощи и курицу в миску, подает ее на стол и ставит передо мной.

– Ешь.

Я почти ожидаю, что он уйдет, теперь, когда выполнил эту странную задачу, которую поставил перед собой, но вместо этого он садится напротив, выжидающе глядя на меня, пока я не беру ложку и не начинаю есть.

У меня урчит в животе, так что любая идея воспротивиться его указаниям вылетает в трубу. Кроме того, суп горячий и на удивление вкусный.

Он не отрывает от меня взгляда, пока я медленно прихлебываю бульон, изучая меня так же пристально, как я изучала его, пока он готовил. Это сбивает с толку – быть в центре всеобщего внимания, поэтому я ловлю себя на том, что ищу, что бы такого сказать, дабы заполнить напряженное молчание.

– Не могу поверить, что это блюдо появилось на моей кухне, – комментирую я, отхлебывая еще немного пикантного куриного супа. – Я никогда не готовила такой вкусной еды. Даже не подумала бы, что у меня есть ингредиенты для приготовления такого супа.

Виктор пожимает плечами.

– Это не так сложно. Если знать принципы приготовления, можно адаптировать их практически к любым ингредиентам.

– Где ты учился готовить?

– Дома. Я научился сам, когда был младше. Мэлис и Рэнсом терпеть не могут готовить, поэтому, если я хочу, чтобы они на постоянной основе ели что-то помимо еды на вынос, мне приходится готовить самому.

– Ты самый старший? – спрашиваю я, невольно испытывая любопытство. – Поэтому ты за ними присматриваешь?

Он поджимает губы.

– В некотором роде, наверное. Мы с Мэлисом близнецы. Рэнсом – младший.

– Близнецы? – бормочу я, не донеся ложку до рта. Я только что думала, как похожи Мэлис и Виктор, но понятия не имела, что они близнецы. В каком-то смысле это удивительно. Они оба темноволосые и пугающие, а у Рэнсома волосы светлее, и он кажется более обаятельным и легким в общении. Но физическое сходство – единственное, что объединяет Мэлиса и Виктора.

– Да. – Кивает Виктор. – Ты этого не поняла?

– Даже не знаю. – Я опускаю ложку в миску. – Ты такой… другой. Если говорить метафорами, Мэлис скорее похож на ад или типа того. Всегда горячий. Всегда готов взорваться. А ты кажется полной противоположностью этим понятиям.

При упоминании о Мэлисе я не могу не думать о том, что произошло, когда он был здесь в последний раз. Тело трепещет при воспоминании о том, как он стоял на коленях в изножье кровати между моих ног, как он раздвинул мои бедра и…

Мне в голову вдруг приходит новая мысль, и меня захлестывает волна смущения. Лицо становится пунцовым.

Виктор знает об этом?

Я не знаю, работали ли его камеры в тот момент, но вполне возможно, что он мог видеть все, что происходило той ночью, через камеру, что была спрятана в моей спальне.

Я поднимаю на него взгляд, и, хотя его лицо бесстрастно, что-то в его внешности убеждает меня, что я права.

О мой бог. Он и правда знает.

25

Виктор

Я наблюдаю, как Уиллоу опускает голову, и ее щеки заливает румянец.

Мысленно я