Шрифт:
Закладка:
Обучать своих собак
Всем наукам Бокельмана.
Били, били, били, били,
Били палками собак,
А собаки громко выли,
Но не слушались никак.
«Нет, — подумали друзья. —
Так собак учить нельзя!
Палкой делу не помочь!
Мы бросаем палки прочь».
И собаки в самом деле
Поумнели в две недели.
Как видно, несмотря на то, что братья у Хармса решают: «Палкой делу не помочь, / Мы бросаем палки прочь», на соответствующем этим строкам рисунке оба стоят перед вышколенными собаками с палками. И, наконец, весьма странным образом свидетельствуют о собственном «поумнении» собаки, посаженные на цепи у конуры. Между тем у Буша с этой картинки глава начинается: щенки «арестованы на сутки» за баловство.
Интересно, что никто из критиков не обратил внимания на эти несоответствия: по-видимому, разноголосица между рисунками немецкого автора и переводом советского поэта воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Впрочем, Хармс не мог не помнить о деле 1931–1932 годов, когда его обвиняли в намеренной пропаганде мещанства в детской литературе и в фетишизации предметов быта (в частности^ стихотворении «Иван Иванович Самовар»10).
Попутно стоит отметить, что если Льдов стремился максимально «русифицировать» текст (братьев у него вместо Пауль и Петер зовут Павлуша и Петя, соседку фрау Кюммель, у которой собаки вытоптали цветы, он оставляет безымянной и т. п.), то Хармс последовательно удерживает немецкий колорит. Хотя у него, как и у Льдова, сто марок превращаются в сто рублей, имена все — немецкие: Пауль, Петер, а фрау Кюммель становится Паулиной; сохранено и имя злосчастного Каспара Шлиха. Таким образом, можно сделать вывод, что Хармсу, в отличие от Льдова, было важно не потерять остраняющий эффект переводного текста.
Вопрос о границах сатиры Буша остается открытым. В советской критике предполагалось, что все изображаемое и есть объект его сатиры. Такая позиция позволяла широко публиковать его произведения. К примеру, А. Дейч, знавший поэму-сказку по переводу Льдова, язвительно писал: «Шаловливые щенки (в результате «палочного» воспитания. — А.К.) молниеносно превращаются в благовоспитанных собак, которых — о, идеал! — удается продать за сто рублей»11. Между тем никакой сатиры здесь нет. В конце текста Буша дети на вполне мажорной ноте прощаются с продаваемыми за сто марок собаками и желают им по бифштексу каждый день, что вполне реально, так как купивший их англичанин очень богат. Объектом сатиры выглядит как раз Каспар Шлих, изначальный хозяин щенков: в свое время он избавился от них, но потом понял, что мимо него прошло счастье в виде этих денег. От зависти со Шлихом делается припадок, и он тонет в том самом пруду, в который годом раньше выбросил щенков. Напротив, мальчишки, воспитавшие щенков и более чем выгодно их продавшие, вписываются в представление о немецком протестантском идеале второй половины XIX века.
В 1937 году, когда отдельное издание хармсовского перевода В. Буша уже находилось в печати, В. Шкловский, часто выступавший по вопросам детской литературы в одноименном журнале, поместил там небольшую статью о юморе в детской книге. В ней он, в частности, указывал, что «сочетание так называемого смешного с так называемым серьезным ценно в произведении»12. Следует заметить, что перевод Хармса, в отличие от льдовского, во многом представлял собою иллюстрацию этого тезиса. Один из примеров достаточно показателен. В 1936–1937 годах, когда Хармс работал над своим переводом, страна, как известно, готовилась к столетию со дня смерти Пушкина и отмечала его. В сочинениях Хармса юбилейная волна отразилась многократно: это и сценка «Пушкин и Гоголь», и подцикл «Анегдоты из жизни Пушкина», входящие в цикл «Случаи», и рассказ «О Пушкине» (о том, почему невозможно писать о Пушкине), который явно создан в параллель с предназначенным для детей, но не опубликованным рассказом «Пушкин»; это и многочисленные пушкинские цитаты и аллюзии в хармсовских текстах второй половины 1930-х годов. Не обошелся без такой аллюзии и хармсовский перевод В. Буша, причем эта аллюзия для детской литературы выглядит не самой ожидаемой. Находится она в той же шестой главе, где речь идет о телесных наказаниях, практиковавшихся Бокельманом:
Если кто не знал урока,
Не умел спрягать глагол,
Бокельман того жестоко
Тонкой розгою порол.
Впрочем, это очень мало
Иль совсем не помогало.
Ср.:
Душу, сердце всё пленяло.
Одного не доставало.
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало,
Всё равно — не доставало.
<…>
Но любовное огниво,
Цель желанья моего…
Что такое?.. Ничего!..
Ничего, иль очень мало…
И того-то не бывало
У царевен молодых…
Анной Герасимовой уже указывалось на то, что дневниковая запись, сделанная Хармсом еще в 1933 году: «Лучше родить трех сыновей сильных, чем сорок, да слабых» — может рассматриваться как отсылка к «Царю Никите»13. Здесь же мы имеем аллюзию сразу на лексическом, синтаксическом и метрическом уровнях, подкрепленную вдобавок сильной позицией, выделенной с помощью солецизма («очень мало не помогало»). Обыгрывание эротической шутки Пушкина в поэме-сказке для детей демонстрирует любимый прием Хармса: смешение в пределах одного текста языков разных уровней. Некоторые из них могут быть опознаны не всеми читателями, с трудом или вообще не предназначены для опознавания (так, в детском рассказе «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию…», опубликованном в 1928 году, содержатся элементы, ключ к которым находится в другом рассказе Хармса — «Перо Золотого Орла», оставшемся неопубликованным). В «Плихе и Плюхе» мы находим и целую серию отсылок к неопубликованным взрослым текстам самого Хармса: часть из них отмечена в полном собрании сочинений под редакцией В.Н. Сажина, а часть еще должна быть прокомментирована.
Примечания
1 Буш В. Две собачки: Рассказ в стихах и рисунках / Пер. с послед, нем. издания. СПб., 1888 (без указания переводчика). В последующих изданиях перевод Льдова назывался «Плиш и Плум. Две собачки».
2 Буш В. Плих и Плюх / Вольный пер. Даниила Хармса. М.; Л.: Детиздат, 1937. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц, если специально не
