Шрифт:
Закладка:
И Павлов, и Фрейд считают, что дном «души» является физиология. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутненной воды разглядеть или разгадать очертания дна. Метод Павлова — эксперимент. Метод Фрейда — догадка, иногда фантастическая. Попытка объявить психоанализ «несовместимым» с марксизмом и попросту повернуться к фрейдизму спиной слишком проста или, вернее, простовата30.
После высылки Троцкого все рассуждения на тему марксизма и Фрейда расценивались как враждебные вылазки. Им было посвящено «Письмо т. Сталина и методологическая бдительность на педологическом фронте», которым открывался в 1931 году один из номеров специализированного журнала: «Вместе с тем особенно влиятельным в педологии и особенно частым именно у нас является эклектизм в разнообразных его выражениях, недопустимое смешение механицизма с идеализмом, притом в самых неожиданных комбинациях (фрейдизм с рефлексологией, адлеризм с теорией равновесия и т. д.)»31. В 1932 году разоблачительная кампания набрала обороты: «Троцкистская контрабанда не была своевременно разоблачена и на участке психологии. Ведь никто иной, как Троцкий, обосновывал идею объединения учений Фрейда и Павлова как основы психологии»32. В 1937 году, в разгар процесса «антисоветского троцкистского центра», было опасно любое, хотя бы и косвенное сближение с подзабытыми идеями Троцкого. Все это могло обусловить принятое Зощенко в начале 1938 года решение отложить книгу.
Напечатав тогда же, в январе 1938 года, первый автобиографический текст для детей («Елка»), Зощенко вскоре выступил с публичным чтением своих рассказов. В отчете о его вечере, состоявшемся в конце марта, сообщалось: «На днях М. Зощенко, приезжавший в Москву, читал здесь свои замечательные рассказы. <… > Особенным успехом пользовались его короткие «Детские рассказы не совсем для детей»» 33. Вслед за «Елкой» в периодике появляются рассказы «Галоши и мороженое» (Крокодил. 1939. № 5), «Через тридцать лет» (Крокодил. 1939. № 35–36), «Бабушкин подарок» (Чиж. 1939. № 11–12), «Не надо врать» (Костер. 1940. № 3), «Находка» (Костер. 1940. № 6), «Великие путешественники» (Чиж. 1940. № 7–8), а также подборка из пяти рассказов в № 3 и 4 «Звезды» за 1940 год34. Позднее, в № 2 «Литературного современника» за 1941 год, увидел свет последний текст цикла, «Когда я был маленьким», позднее публиковавшийся под заголовком «Золотые слова».
Таким образом, в начале 1938 года совпали несколько моментов: социальный заказ на привлечение профессиональных авторов в детскую литературу и личные обстоятельства Зощенко — необходимость заработка и стремление (может быть, не вполне сознательное или даже подсознательное) использовать чрезвычайно важный психоаналитический материал, собранный для повести, которую пришлось отложить. Этот «задел» Зощенко перевел в форму рассказов для детей.
Зощенко не читал по-немецки, и основой для размышлений ему послужили, видимо, две работы Фрейда о детских неврозах в русском переводе, вышедшие в 1925 году под одной обложкой — «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (впервые была издана в 1913 году под названием «Психоанализ детского страха») и «Из истории одного детского невроза» (ранее на русском языке не издавалась). В обеих рассказывается об эдиповом комплексе и связанных с ним неврозах, которые развивались у пациентов в детстве, затем замирали и спустя годы проявлялись вновь. Побуждая пациентов вспоминать детство, Фрейд доискивался до первопричины неврозов: «Я готов утверждать, что всякий невроз взрослого зиждется на его детском неврозе, который, однако, не всегда достаточно интенсивен, чтобы его заметили и узнали в нем болезнь»35.
Работа Фрейда «Анализ фобии пятилетнего мальчика», по-видимому, была полезна Зощенко, но сильного влияния на него не оказала, а вот вторая, «Из истории одного детского невроза», оказалась много важнее. Пациентом Фрейда и главным героем этой книги был русский дворянин Сергей Панкеев, получивший условное имя «человек-волк». В других трудах ученый прямо писал, что Панкеев приехал в Вену из России, — в частности, в книге «Страх» (1927)36. Далее мы постараемся показать, что этот русский перевод работы «Hemmung, Symptom und Angst» («Торможение, симптом и страх»), по-немецки вышедшей годом раньше, также сыграл не последнюю роль в формировании цикла «Леля и Минька». Попутно заметим, что часть разобранных в книге детских фобий (например, фобия грозы) была проанализирована писателем в повести «Перед восходом солнца»37.
Детские годы Панкеева в изложении Фрейда отчасти схожи с детством Зощенко — в той его версии, которая представлена в повести «Перед восходом солнца». Фрейд упоминает о депрессиях отца Панкеева (депрессиями страдал и отец Зощенко), о сестре своего пациента: «у него есть еще сестра, старше его на два года, живая, одаренная и преждевременно испорченная, которой суждено сыграть большую роль в его жизни. <… > Семья живет в имении, из которого летом переезжает в другое». Среди семи братьев и сестер Зощенко старше его двумя годами была именно Ляля (Валентина)38. Исследователи творчества Зощенко задавались вопросом о том, почему в «Леле и Миньке» не упоминаются другие братья и сестры автора? Возможный ответ: не потому ли, что Зощенко вспоминает и описывает события своего детства, подбирая их по аналогии с анализируемыми Фрейдом случаями из детства Панкеева?
Далее Фрейд пишет: «Сначала он был, будто бы, кротким, послушным и спокойным ребенком, так что обыкновенно говорили, что ему следовало бы быть девочкой, а старшей сестре его — мальчуганом» (но). Примерно так же распределены роли и у Зощенко: тихий Минька прячет дневник, обкусывает подарки на елке, крадет и продает старьевщику галоши гостей, прячет дневник с «единицей» по наущению сестры.
Каждый рассказ цикла сопровождается моралью, усиленной словами автора о том, что все эти истории в детстве подействовали на него сильнейшим образом. Перед нами не просто автобиографическая беллетристика, а подробное описание детских эмоций и травматических опытов, о которых Зощенко, видимо, стал вспоминать, собирая материалы для повести: «И только недавно, когда я стал писать эти рассказы, я припомнил всё, что было. И стал об этом думать»39. Например, рассказ «Галоши и мороженое» кончается так: «И даже теперь, дети, когда я стал совсем взрослый и даже немножко старый, даже и теперь иной раз, кушая мороженое, я ощущаю в горле какое-то сжатие и какую-то неловкость» (420).
В цикле можно выделить общую всем рассказам композиционную схему. Сначала дается указание на возраст повествователя-автора, иногда точное: пять лет в «Елке», шесть — в «Великих путешественниках», семь — в «Не надо врать». В других
