Даже в клуб магов «Абельвиро» он собирался так, будто это было привычкой, или традицией, или уступкой другу, а не его собственным желанием.

Единственным, что хоть как-то можно было записать в исключения, оставалась его попытка отговорить сестру от участия в магическом эксперименте. Не слишком, впрочем, настойчивая.

Подобно луне, барон не сиял собственным горячим светом, а лишь холодно отражал чужой. Не теряться на фоне друга ему удавалось сугубо потому, что он был пусть худощавее, зато выше. И красив так, будто сошёл с полотна или с постамента: точёное продолговатое лицо, большие глаза, тонкий нос, высокий лоб, тёмное золото волос, гордая осанка. Он был более похож на произведение искусства, чем на живого человека.

Не таким Альма представляла себе настоящего мага! Даже господин Уилкомби, пусть не вызывал безоговорочной симпатии, производил впечатление личности, исполненной ума, внутренней силы, воодушевления – и умевшей воодушевлять окружающих. Возможно, именно поэтому он сумел достигнуть столь многого.

Барон Гардфлод, казалось, не хотел достигать ничего. Он даже не предложил провести ещё какой-нибудь магический опыт, чтобы испытать свои силы. Многие люди могли лишь мечтать о том, что было даровано ему; а он будто вовсе не замечал дары и не был за них благодарен.

Удивительно, как у такого человека могла быть такая сестра. Достопочтенная госпожа Гардфлод почти во всём была противоположностью барона Гардфлода, нравом она куда более походила на своего жениха, чем на своего брата. Смешливая, ласковая, щебетавшая как птичка, она никогда не скучала и не унывала, во всём держалась того же мнения, что господин Толмирос, и не стеснялась прекословить барону Гардфлоду, поэтому ежели внутри троицы возникали разногласия, барон раз за разом оказывался в меньшинстве.

Альма не сомневалась, что принесённая однажды поутру изящная записка тоже явилась результатом хлопот достопочтенной госпожи Гардфлод. Или достопочтенной госпожи Гардфлод и господина Толмироса. Наверняка они, когда барон Гардфлод вознамерился нанести визит тётушке – супруге герцога Флосортуса, в своё время служившей фрейлиной при королеве-матери и до сих пор близкой к монаршей семье, подали ему идею либо уговорили его… Так или иначе, записка оказалась приглашением туда, куда юной провинциалке, дочери заурядного землевладельца из окрестностей Грумблона, было немыслимо попасть, – в дом герцога Флосортуса. На ежегодный осенний бал.

Глава XX,

в которой в «Тёмных Тисах» тоже творится что-то странное

Многое в жизни повторяется. Пусть при иных обстоятельствах, с иными действующими лицами – и всё же сходство оказывается несомненным.

Недавно Альма мечтала получить приглашение в клуб магов «Абельвиро» – а затем едва не отказалась от него. Теперь она получила приглашение, о котором даже мечтать не осмелилась бы, – и вновь почти сразу после вспышки счастья ощутила тоску.

Бал – не то место, куда можно заявиться в карете, сделанной из тыквы, надев платье из перешитой занавески и украсив себя снятыми с люстры хрустальными подвесками. Для подобного события необходимы не только заботливо вручённые роднёй драгоценности, но и умение вращаться в высшем денленском обществе, и безупречное знание всех танцев, и, в конце концов, приличествующее бальное платье – не провинциальное, не отставшее от столичной моды, не отличающееся от нарядов других гостий или хотя бы не слишком явно им уступающее.

Хуже, чем не попасть в какое-либо прекрасное место, может быть лишь попасть туда – и выставить себя на посмешище. После истории с клубом магов «Абельвиро» Альма хорошо это уяснила. Ни разу в жизни она, росшая в мрачноватом уединённом спокойствии «Тёмных Тисов», не мечтала о чём-либо с таким пылом – и ни разу в жизни не оказывалась так уязвлена и подавлена.

Возможно, сталкивайся она с неудачами почаще, это бы её закалило (если бы только, напротив, не погрузило в пучину разочарования). Однако она, не успев окрепнуть, замахнулась на многое – и теперь всё никак не могла оправиться от провала.

Поначалу даже слушать новости из жизни клуба, которыми делился господин Толмирос, было мучительно, невзирая на его мастерство рассказчика и способность всюду отыскивать забавное или интересное. Однако успех опыта с призывом магического света оказал на Альму столь бодрящее воздействие, что тем же вечером она сама заговорила о клубе и об одном конкретном его члене – господине Рондо. Как ни неприятен был ей этот господин, о нём всё же следовало осведомиться: знать своих врагов не менее важно, чем своих друзей. А в некоторых случаях – более.

Вдобавок до сих пор оставалось не раскрытым похищение артефакта господина Диантана. Из-за чего пребывание Альмы в Денлене затягивалось. Конечно, вздумай она отбыть-таки домой, в казавшиеся теперь такими мирными и почти милыми «Тёмные Тисы», вряд ли бы господин Рондо послал за ней погоню или как-либо воспрепятствовал её отъезду. Однако между ними существовала пусть нежеланная, навязанная, но всё же договорённость, а благородная госпожа должна держать слово. Чего бы ей это ни стоило.

Оставалось покрыто тайной и исчезновение хрустального колокольчика, поисками коего не занимался никто, кроме его владелицы. Не то чтобы Альма многое могла сделать. Перед отбытием из отеля в дом семьи Гардфлодов она осмотрела каждый уголок нумера, перебрала вещи, вытряхнула из ридикюля всё содержимое, расспросила отельную прислугу и посулила вознаграждение. Увы, безрезультатно.

Альма подозревала, что два исчезновения были связаны между собой. Возможно даже, оба предмета были похищены одним человеком. Но тогда напрашивались два вывода. Первый: неведомый злоумышленник был членом клуба магов «Абельвиро» – или, с меньшей вероятностью, слугой. Второй: он был чрезвычайно ловок и расчётлив, а также хорошо владел собой, сумев обставить всё так, что никто ничего не заметил, и не вызвав к себе ни малейших подозрений.

Не исключено, впрочем, что у него имелся сообщник… В памяти всплыл лакей с заложенным за ухо цветком.

Когда за обедом речь вновь зашла о клубе, Альма как можно беззаботнее спросила господина Толмироса о том лакее.

– Невысокий и сероглазый? – если господин Толмирос и удивился её вопросу, то ничем этого не показал. – Таких у нас двое. Рискну предположить, вы имеете в виду молодого Кюнаса. Он чем-то вызвал ваше неудовольствие?

– Нет-нет, я просто удивилась одной детали его облика.

Господин Толмирос поглядел на Альму с вежливым любопытством, равно как и достопочтенная госпожа Гардфлод. Лишь барон Гардфлод проявил не больше интереса, чем обыкновенно, – то бишь нисколько.

– Видите ли, у него за ухо был заложен цветок, – Альма сцепила руки. – Я сперва подумала, что таков здешний обычай. Но ни у кого из других лакеев ничего подобного не было.

Выражение живого лица господина Толмироса сменилось с любопытства на озадаченность. Он наморщил лоб, будто стараясь что-то припомнить, а затем развёл руками:

– Сожалею, госпожа Эшлинг, тут я вам ничем не могу быть полезен: если память меня не подводит, в тот вечер все лакеи,