Шрифт:
Закладка:
Часть пятая
Косово
2 апреля – 3 июня, 3–23 июля 2000 года
После того как в 1989 году президент Сербии Слободан Милошевич лишил провинцию Косово статуса автономии, косовские албанцы начали подвергаться систематическим притеснениям. Учителя, полицейские, профессора, врачи и шахтеры албанской национальности увольнялись, а на их места нанимали косовских сербов. У многих албанцев сожгли дома, немало человек убили. В 1999 году президент Милошевич отклонил ультиматум о выводе войск Югославской национальной армии из Косово и возвращении ему автономии, выдвинутый США и их европейскими союзниками. После этого НАТО начало операцию, в рамках которой подвергло бомбардировке сербские силы и военные объекты на территории Сербии и Косово. Это в некоторой мере помогло остановить массовый исход почти двух миллионов косовских албанцев, устроенный сербской полицией Косово и военными ЮНА. Когда албанские беженцы вернулись домой из соседних Албании и Македонии, теперь уже почти сто тысяч косовских сербов были вынуждены либо покинуть свои дома и бежать, либо спрятаться, опасаясь ответных репрессий. Более тысячи сербов было убито. Тысячи косовских албанцев пропали без вести. В конце 1999-го и 2000 году МТБЮ направил в Косово несколько международных групп судмедэкспертов и криминалистов в связи с выдвинутыми против президента Милошевича обвинениями в преступлениях против человечности и в военных преступлениях.
Глава 18
«Что такое МТБЮ?»
Полет в Цюрих обычно занимает пять часов. Как только самолет взлетел, я выудила из сумки журнал. В нем был опубликован репортаж двухлетней давности, посвященный месту моей новой командировки – Косово. В материале цитировались слова жителей села Рачак: они просили судмедэкспертов из других стран провести вскрытия тел недавно погибших здесь людей. Местные жители хотели доказать всем, что эти люди были убиты, а не погибли в бою, как утверждала косовская полиция. Журнал уже сильно обтрепался – я повсюду таскала его с собой и перечитывала тот репортаж. Мне было важно и, если честно, приятно, что люди, которые страдают и которых угнетают, осознают силу и важность криминалистики. Они были настолько уверены в этой силе, что требовали вначале прислать им судмедэкспертов для мертвых, а только потом – гуманитарную помощь для живых. Во-вторых, я частенько ссылалась на этот материал, когда читала лекции студентам. С этим потрепанным журналом я выступала перед сотней студентов:
– Вот провинция, где горят целые городские кварталы, где более 700 тысяч человек бежали из своих домов. Многие погибли. И чего же просят выжившие? Не миротворцев. Не военных наблюдателей. Судмедэкспертов.
Репортаж, в котором жители косовского села просили помощи судмедэкспертов, стал для меня очень личным. Он выступил своего рода лекарством от страха, поселившегося во мне после прочтения другой статьи, опубликованной несколькими месяцами ранее. В ней говорилось о судмедэкспертизе в Демократической Республике Конго. Так теперь назывался бывший Заир, переименованный генералом Лораном Кабилой после свержения им президента Мобуту. Во время захвата власти множество мирных жителей было убито или пропало без вести, в том числе 250 тысяч руандийцев, бежавших после геноцида в 1994 году. С тех пор они жили в лагерях на востоке Конго. И вот стали появляться сообщения, что многих беженцев убили солдаты Кабилы. Африка приросла братскими могилами. Организация Объединенных Наций направила в Конго аргентинскую группу судебно-медицинских экспертов для расследования, но когда группа прибыла, Кабила держал их несколько недель в Киншасе (на западе страны), а с востока пришли странные вести: военные эксгумируют могилы и сжигают тела. Прочтя эту статью, я вдруг почувствовала, что могла ошибаться, веря, будто судебная антропология и связанные науки, если применить их в расследовании нарушений прав человека, способны помочь искоренению спонсируемых государством убийств мирного населения. Репортаж из Конго доходчиво объяснял, что тираны всего мира не перестанут считать убийство кратчайшим путь к политическому триумфу. Разве что улики получше спрячут. Или уничтожат.
Подвергнуть сомнению основное представление о том, как устроен мир, уже достаточно большое потрясение, даже если оставить за скобками необходимость внесения и других коррективов. Я вернулась в аспирантуру после двух миссий в Боснии в 1997 году: проекта «Врачи за права человека» для Международной комиссии по пропавшим без вести в Сараево и судебно-медицинской миссии МТБЮ в Брчко. Через несколько дней после возвращения в Штаты я отправилась на свое первое занятие в университет Небраска в Линкольне: в полевой одежде, угрюмая и нелюдимая, в предвкушении, если у меня кто-то что-то попросит, я скажу:
– У меня даже ручки нет, – а затем рявкну: – Какой смысл в том, что мы сидим здесь и обсуждаем тонкости матрилокальности и ее влияние на гендерную идентичность, когда люди умирают по всему миру ПРЯМО СЕЙЧАС?
Однако вскоре я должна была признать, что трое моих профессоров не только хорошо эрудированны, но также отлично осведомлены о происходящих в мире вещах. Я расслабилась и признала авторитет университета, отдав должное таким его опциям, как свободный выбор тем для работы, что позволило мне исследовать такие предметы, как преколониальная Руанда, или же, воспользовавшись своим новым пониманием воздействия дисбаланса соотношения полов на популяцию эскимосов, применить его к постконфликтным группам, таким как «Женщины Сребреницы».
Как ни странно, но отдаленность от могил и моргов и в то же время постоянное погружение в тему, но уже на другом уровне, дало мне ясное понимание нужности моей работы во «Врачах за права человека» и международных трибуналах. Чем больше я читала о событиях, в результате которых