меня совсем новая + которую я буду очень рад получить, когда вы отправите посылку вашему книготорговцу мистеру Т. Дэвису, который будет хранить ее для меня, пока я не обращусь за ней, поскольку в настоящее время у меня нет определенного места жительства в Лондоне". Или вот это, от Ричарда Булла, неутомимого экстра-иллюстратора и худшего в мире члена парламента, который писал Грейнджеру 19 января 1774 года:

Гравюра, приложенная к вашему письму, - это тот самый маркиз Гамильтон, которого я описал; но пластина так сильно изношена и так жалко заштрихована, что едва ли похожа; я добавлю к ней надпись и верну ее вам при первой же возможности.

Теперь, будучи уверенным, что он отец, я буду знать, куда его поместить; как и другую, не менее ценную гравюру того же человека, которую я встретил в Девоншире и которую я сделаю правильно, если опишу вам для другого случая.

Эти занятые буквы означают, что Бродли, празднующий свое новое ремесло как способ заново прожить свою жизнь после скандала, делает экстра-иллюстрацию своей собственной темой. Ушли в прошлое портреты исторических личностей - вот Эгберт, король западных саксов, первый монарх всей Англии; вот Канут Датский; вот Карл I. Вместо этого Бродли создает набор книг - считайте их палатами или гостиными, где может собираться общество, - наполненных Ричардом Гофом, Джеймсом Грейнджером и самим Александром Мейриком Бродли, вечно склонившимся над разложенными на столах гравюрами.

Для таких экстра-иллюстраторов, как Бродли, Шарлотта и Александр, всегда стремившихся к максимальной инклюзивности, остановиться было практически невозможно. Коллекция Сазерленда "каждый день пополнялась, и в нее немедленно помещались все отпечатки, как только они приобретались". Зачем прекращать работу, если можно было собрать еще больше отпечатков? Многие крупные проекты, такие как "Кларендон и Бернет" Сазерлендов и "Библия Китто", были делом рук коллекционеров разных поколений, потому что только смерть могла заставить первоначального составителя замедлиться. Бывший член парламента Энтони Моррис Сторер (1746-99), известный своим коллекционированием и рассудительным вкусом и, что не случайно, разбогатевший на наследстве от ямайских плантаций своего отца, обратился к экстра-иллюстрациям как к ответу на "бремя, когда нечего делать". Он оставил после себя несколько томов, частично обработанных Грейнджером, полных свободных отпечатков, книги застыли на середине процесса, что говорит не об ослаблении энтузиазма, а о том, что это занятие не может быть завершено в течение всей жизни.

Коллекция документов, хранящаяся в Бодлианской библиотеке под названием "Bod MS Library Records c. 948", включает в себя длинную серию писем, связанных с передачей в дар библиотеке графских романов Александра и Шарлотты "Кларендон и Бернет". Письма начинаются в 1837 году, и их основной задачей, поскольку они курсируют между Гилфордом и Оксфордом - здесь Шарлотта садится в карету, здесь она прибывает в Kings Arms, "но покинет Оксфорд очень рано утром в пятницу", - является определение условий дарения. Эти условия были попыткой обеспечить целостность, репутацию и сохранность книг и включали следующие пункты:

Чтобы коллекция всегда была известна как Коллекция Сазерленда

Чтобы она не отнималась и не пополнялась и всегда хранилась отдельно от других коллекций

Чтобы он был свободно доступен для всех, кто "действительно заинтересован" в его содержании

Предоставить ей свободный доступ к коллекции и, если она пожелает, пополнять ее.

Чтобы рядом с коллекцией всегда висел портрет ее мужа.

Но доминирующим рефреном на протяжении всей истории является неспособность Шарлотты отпустить ситуацию. Пожертвование неизбежно - откладывается - скоро произойдет - снова откладывается. За двадцать один месяц, прошедший с момента обещанной передачи до фактической передачи, Шарлотта пополнила коллекцию 700 экземплярами и удалила около 200, а также пересмотрела весь порядок. Как только книги оказываются в библиотеке, Шарлотта возвращается и возвращается, внося небольшие изменения в каталог. Вот она пишет из Лондона в апреле 1838 года библиотекарю Бодлиана преподобному Балкли Бандинелу, продолжая работать над дополнением к каталогу:

Мне льстит, что теперь я могу наконец увидеть нечто похожее на... окончание бесконечной работы над коллекцией. Надеюсь, книги окажутся в ваших руках до середины лета, и едва ли возможно, что теперь произойдет что-то, что задержит их... до середины июня.

И вот она здесь, десять месяцев спустя, пишет Бандинелю 13 февраля 1839 года:

Наконец, я испытываю бесконечное удовлетворение от того, что могу объявить, что положительно (говоря по-человечески) больше не будет никаких отсрочек... [Я создал] самую совершенную вещь в своем роде, которую может показать мир, и, конечно, насколько я когда-либо видел или мог слышать, единственную Коллекцию, которая когда-либо была действительно завершена - все остальные были отданы или (в более общем случае) оставлены в таком же состоянии, как и коллекция мистера Дуса. Douce's-I may boast (if it is a boasting matter) of being the only Collector who... had courage to give up to accumulating, to give attention on the final arrangement - in fact - to finish.

Мистер Дус - это Фрэнсис Дус (1757-1834), хранитель рукописей Британского музея и автор одного из лучших в истории писем об увольнении - горького документа 1811 года, в котором перечислены тринадцать причин, по которым он покидает Британский музей. (Номер 9: "Нежелание общаться с сотрудниками , их привычки совершенно разные, их манеры далеко не очаровательны, а иногда и отталкивающи"). Письмо Шарлотты важно отчасти из-за хвастливой (ее слово) уверенности, которую она демонстрирует: заслуженная хвастливость, можно сказать, то, на что она имела право после десятилетий труда, но отношение, которое показывает, что мы не должны воспринимать буквально ее более известные заявления о смирении и невежестве. Шарлотта знала, что сделала нечто значительное - "самую совершенную вещь в своем роде, какую только может показать мир", - и осознавала масштабы своего достижения. Но завершение работы, по словам Шарлотты, было формой "сдачи", отпусканием, требующим мужества, и случайный комизм ее заверений о почти, но не совсем, наступившей дате передачи - "положительно (по-человечески), больше не будет никаких отсрочек" - показывает, насколько сильным было желание добавить еще. Это кошмар библиотекаря: даритель, который не может отпустить.

Это было не только проявлением психологии Шарлотты. Экстра-иллюстрирование имело логику накопления, то есть оно бежало и бежало, вырываясь за пределы книги, даже когда том был переплетен. В книге "Грейнджер, грейнджеризация и грейнджеризаторы" (1903) Бродли советовал включать в каждый том "защитников": корешки карточек в корешке для дополнительных элементов, которые могут быть добавлены в какой-то момент в будущем, - способ сделать книгу постоянно расширяемой, "не вызывая "вздутия", которое так часто уродует грейнджеризированные книги".

Наследие гранжеризированной книги многообразно, но в