Численность создавала давление на строительство все больших и больших зданий - "Гинеи приходят тысячами. Мистер Муди хочет больше места. Он сносит дом своего соседа и поглощает все площади" - но мы лучше поймем влияние Муди, не вытягивая шею, чтобы заглянуть на вершину купольного зала, а закрыв глаза и подумав обо всех его книгах, перемещающихся по стране в любой момент времени, как аэропланы, которых слишком много, чтобы приземлиться все сразу. "Тысячи книг плывут по стране, - писал эссеист Джеймс Хейн Фрисуэлл в 1871 году, - проезжая туда и обратно в ящиках, построенных почти так же прочно, как железнодорожный вагон".

Книги Муди выходили и за пределы страны: Библиотека Муди отправляла книги читателям за границу в жестяных чемоданах, вмещавших от десяти до ста томов каждый, по железной дороге и морем в Египет, Россию, Германию, Южную Африку, Китай, Индию, Момбасу (Кения), Занзибар, Австралию, Полинезию и другие страны. Многие из этих мест были частью Британской империи, и "Библиотека Муди" стала мощным символом этого колониального проекта, обращаясь к читателям напрямую или, что более распространено, через местные библиотеки и книжные клубы. Британия прибывала в жестяных банках: к концу XIX века Муди рассылал около 1000 книг каждую неделю. Тома с желтыми этикетками и символом Пегаса распространялись по всему миру: мягкая сила, наряду с солдатами и администраторами с оксбриджским образованием, отправлявшимися покорять другие страны. Муди не переставал рассказывать истории о жестяных банках, выкопанных со дна моря после кораблекрушения, в которых книги все еще ждали своих читателей-муди.

Библиотека Муди была политическим зверем не только благодаря центробежному рассеиванию британской культурной власти; она также была политической в своем вкладе в развитие идеи "простого читателя", того, кто читал не классику, а книги английской литературы, которые говорили о современном и повседневном. Как отмечает Питер Кац, возвышение Муди происходило в то же время, что и становление английской литературы как академического предмета. Оксфордский и Кембриджский университеты не проявляли особого интереса к этому новому предмету изучения - они ввели английскую литературу как учебный предмет только в 1894 и 1919 годах, соответственно, - но во времена молодости Муди этот предмет начал свою институциональную жизнь в лондонских колледжах. Университетский колледж Лондона, основанный в 1826 году как Лондонский университет коалицией диссентеров и утилитаристов, был первым университетом в Англии, принимавшим студентов независимо от их вероисповедания, и рассматривался как светская альтернатива англиканским Оксфорду и Кембриджу. Его прозвали "безбожным институтом с Гоуэр-стрит". Он также стал первым английским университетом, где в 1828 году в качестве предмета была введена английская литература. А. Дж. Скотт прочитал свою инаугурационную лекцию в качестве профессора английского языка в UCL в 1848 году, и хотя его описание университетского образования удивительно не соответствует нашему времени ("его учеба должна быть выбрана, таким образом, с целью подготовки к обязанностям мужественности"), Скотт борется с главным возражением против английской литературы как предмета, которое все еще актуально для некоторых скептиков сегодня: что письмо на родном языке студента не достаточно требовательно как объект изучения. Муди столкнулся с параллельными обвинениями в том, что его библиотека была в некотором роде популистски тонкой - что его книгам и его читателям не хватало глубины. Скотт утверждал, что именно эта близость, эта относительная знакомость, в отличие от изучения греческих или латинских авторов, означает возможность более глубокого, более точного знания и позволяет изучающему английскую литературу почувствовать гуманизирующее влияние своего предмета: "Вместо того чтобы говорить, что легче понять Шекспира, чем Софокла, скажите: более полное понимание Шекспира, чем Софокла, достижимо для англичанина; и предложите достичь этого".

Скотт утверждал, что изучение литературы может стать важнейшим мостом между университетским образованием и широким миром: "В отличие от науки и архаичного обучения, [английская литература] стоит как бы на границе университета, чтобы соединить его с миром и подготовить проход между ними". Скотт приводил доводы в пользу (как гласит название его опубликованной лекции) "академического изучения простонародной литературы", в то время как тысячи новых подписчиков стекались к Муди, чтобы взять последние английские книги. Студенты UCL и подписчики Mudie's были частью общего предприятия - создания того, что называют "литературной публикой": того, что мы можем описать как институционально поддерживаемую культуру заимствования, изучения и чтения книг на английском языке неэлитарными людьми. В 1925 году Вирджиния Вульф опубликовала свой рассказ о том, что она называла "обычным читателем": неэлитный автодидакт, человек, который не знает греческого, не имеет личной библиотеки, который, будучи "поспешным, неточным и поверхностным, выхватывает то это стихотворение, то этот обломок старой мебели", во многих отношениях не дотягивает до критика и ученого - но тем не менее прокладывает путь через английские книги. Библиотека Муди, созданная на фоне более широкой культуры литературного просторечия, стала важнейшим катализатором тихого героизма такого рода читателей.

Но каково это - войти в двери? Каково было находиться внутри? Мы можем получить представление об этом из рассказов в таких изданиях, как "Лондонское общество" - журнал, как гласит подзаголовок, "легкой и забавной литературы для часов отдыха", - написанных в пик Муди. "Поход к Муди" - это институт", - читаем мы, и он занят. Более чем занято. Приходите туда утром, а там уже "рой ранних пташек снует у прилавка", обмениваясь книгами у полукруглых прилавков в круглом зале. Читатели не просматривают полки, а делают заказы по каталогам и ждут, пока служащие - в одном из рассказов их называют "гибкими молодыми людьми внизу" - достают тома с полок, выстроившихся вдоль двухэтажных стен.

В этом помещении чувствуется современность: лифты, железные лестницы, работники, общающиеся через говорящие трубки. Легкие тележки циркулируют из комнаты в комнату, "нагруженные книгами". Создается впечатление деловитой эффективности:

На Нью-Оксфорд-стрит все устроено так хорошо, а клерки работают так быстро, что никому не приходится долго задерживаться, кроме человека слабого и нерешительного, который не подготовил никакого списка и находится в плачевном состоянии душевной неопределенности и растерянности. Он обычно разваливается на соседнем сиденье.

Мимо этой развалившейся фигуры "проносится непрерывный поток выходящих и входящих"; клерки из Министерства иностранных дел; "свежие, счастливо выглядящие девушки", такие как "Аделаида", которая заходит за книгами, "пока Лаура [остается] в вагоне в качестве компании для своей итальянской борзой". Есть и "искатели легких удовольствий"; "просто книжные черви, которые сядут и будут листать каталог"; "не имеющий краткого содержания барристер", который "занимается написанием