Шрифт:
Закладка:
Этот философ заметил, что все книги, как бы они ни отличались друг от друга, состоят из одинаковых элементов: пробела, точки, запятой и двадцати двух букв алфавита. Он также установил факт, который с тех пор подтверждают все путешественники: Во всей Библиотеке нет двух одинаковых книг. Из этих двух неопровержимых предпосылок библиотекарь сделал вывод, что Библиотека является "тотальной" - совершенной, полной и цельной - и что на ее книжных полках собраны все возможные комбинации двадцати двух орфографических символов (число которых, хотя и невообразимо огромное, не является бесконечным) - то есть все, что может быть выражено на любом языке. Все - подробная история будущего, автобиографии архангелов, верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи ложных каталогов, доказательства ложности этих ложных каталогов, доказательства ложности истинного каталога, гностическое Евангелие Василида, комментарии к этому Евангелию, комментарии к комментариям к этому Евангелию, истинная история вашей смерти, перевод каждой книги на любой язык, интерполяции каждой книги во всех книгах...
Когда было объявлено, что в Библиотеке есть все книги, первой реакцией была безграничная радость.
Мысли Муди разворачивались не так, как у Борхеса: он видел не mise-en-abyme комментариев к комментариям, а крепкие железные лестницы, тележки, грохочущие по мощеным улицам, и каталоги, рассылаемые по провинциальным филиалам. Библиотека Муди, конечно, рекламировала обширность, но она также, как это ни парадоксально, делала акцент на отборе: Муди предлагал "главные" новые произведения "высшего класса". Отбор означал, что Муди с гордостью исключал некоторые произведения, так же как он с гордостью рекламировал количество приобретенных им книг, и он стал искусным, как исследует Стивен Колклаф, в жонглировании риторикой отбора и доступности. Более 1 миллиона книг в наличии! Но только для тех, кто ищет "высшую литературу"!
Этот выбор возмутил критиков Муди, осудивших его как цензора, который "подгоняет все идеи под узкие рамки, в которых вращается ваша собственная". Но не только возмущало: Сила отбора Муди вызывала своего рода принципиальную ярость. Когда Муди отклонил первый роман Джорджа Мура "Современный любовник" (1883), Мур был недоволен тем, что Муди его исключил. Сейчас это произведение считается важным за то, что в нем он отвернулся от условностей викторианской фантастики и обратился к французским писателям-реалистам, таким как Бальзак и Золя, но Муди ответил на это терпким и прямолинейным обращением к простому читателю: "Две дамы из деревни написали мне, возражая против той сцены, где девушка сидит перед художником как модель для Венеры. После этого я, естественно, отказался распространять вашу книгу". Последующие высказывания Мура не отличались умеренностью. Библиотека Муди олицетворяла человечество, которое "без головы, без хобота, без конечностей, превращенное в беспульсовую, беспозвоночную, студенистую рыбу, которую, надежно упакованную в жестяные коробки, отправляют с лондонского склада и разбрасывают по гостиным Соединенного Королевства". Муди исключил второй роман Мура, "Жена бабника" (1885) - книгу, по мнению Athenaeum, "удивительно свободную от элементов нечистоплотности". Поскольку "мистер Муди обладает монополией", - негодовал Мур в своем памфлете "Литература у медсестры, или Циркулирующая мораль" (1885), - он "сковывает лодыжки" культуры; он "великий поставщик никчемного". И "хотя я готов смеяться над вами, мистер Мади, - продолжал Мур, - если говорить откровенно, я вас ненавижу; и я люблю и горжусь своей ненавистью к вам. Это лучшее, что есть во мне". Мы снова встретимся с Муром в главе о Нэнси Кунард: посмотрим, успокоится ли он к тому времени.
В то время как Мур рассматривал исключения Муди как моральные решения - "дать или не дать эту книгу почитать шестнадцатилетней сестре?" - другие понимали его исключения как выражение его диссидентских убеждений: Муди воспринимался как политический агент, работающий против установленной церкви, либерал в теологии и радикал в политике. Этим объяснялись и его прогрессивные включения. Так, "Происхождение видов" Чарльза Дарвина (1859) было включено в книгу, как и "Эссе и обзоры" (1860), сборник из семи эссе, в которых Дарвин и новейшие немецкие библейские исследования опровергали рассказы о чудесах в Библии и которые заслужили у либеральных англиканских авторов прозвище "Семь против Христа". Роман "Мириам Мэй: A Romance of Real Life (1860) Артура Робинса, и Робинс жаловался, что это был ответ на нелестное изображение в романе евангелического священника, который получает епископство путем мошенничества. Муди отверг обвинения - он написал в "Манчестер Гардиан", что никогда не распространит роман, который "вопиюще искажает взгляды какой-либо религиозной партии" (курсив мой), - но "Литературная газета" напала на "Монополию мистера Муди". На страницах журнала, посвященных письмам, перечислялись названия, которые Мади запретил, очевидно, из-за своего инакомыслия, в том числе "Обвенчанные и обвенчанные... Повесть для суда по бракоразводным делам" (1860) Марабел Мэй.
Независимо от того, были ли решения Муди результатом моральных соображений или выражением его религиозных убеждений, власть, которой он обладал, была безумной, если не сказать ужасающей, для тех авторов и издателей, которые чувствовали, что дверь захлопнулась. Для тех, кто был внутри, дело обстояло иначе - как, например, для романистки Амелии Б. Эдвардс (1831-92), чье письмо Муди от 15 февраля 1865 года начиналось так: "Я уже некоторое время хочу и собираюсь написать вам, чтобы выразить свою горячую и сердечную благодарность за заметную доброту, с которой вы включили мое имя во все опубликованные списки, которые я вижу в вашей библиотеке".
Он известен, пожалуй, лучше всех в Англии", - писала "Литературная газета", но сегодня нам трудно приблизиться к Муди. Возможно, всем библиотекарям свойственен инстинкт курировать чужие слова, а не продвигать свои собственные, быть, по выражению одного из современных отзывов о библиотеках, "вежливым мизантропом". Уилки Коллинз называл Муди "старым дураком" и "невежественным фанатиком", но на самом деле это была реакция на власть Муди над читателями - его "систему Муди-ации", как выразился один автор письма. Ханжа, если он таковым был, и агрессивный бизнесмен, которым он, несомненно, был, в некотором роде противоречат друг другу: у первого есть инстинкт отмены, у второго - накопления, но Муди, возможно, объединил в себе эти два качества. Он прославился тем, что говорил, что все книги из его библиотеки должны быть такими, чтобы их можно было показать респектабельной молодой женщине, не заставив ее покраснеть; но "он ходит как человек, который может добиться своего, - продолжает "Литературная газета", - и хочет этого добиться".
Его присутствие громче всего слышно
