не особенно надежный путь к устойчивой демократизации. Собственно говоря, «арабская весна» доказала только то, что авторитарный правящий класс может принести диктатора, который стал для него помехой, в жертву народному движению. Но если авторитаризм как таковой остается для правящего слоя комфортабельной средой обитания, то на демократизацию рассчитывать не следует.

Российский правящий класс неоднороден, и у некоторых из внутрирежимных игроков уже давно были причины для недовольства. Однако это недовольство не конвертировалось в политическое действие. Специальная военная операция создает условия для того, чтобы ощущение дискомфорта возникло в более широких кругах. Когда рассуждают о том, что довольно значительные слои богатых и влиятельных людей в России извлекают из действий высшего политического руководства выгоду, то отвлекаются от того, что они просто в силу своего социального положения извлекали бы выгоду из любого поворота событий. Но вполне возможно, что та выгода, которую они получали бы без обострения международной ситуации, значительно перекрывала бы то, что они получили после начала широкомасштабных военных действий.

Сейчас ситуация такова, что те преимущества, которые они получают в нынешних условиях, у кого-то смягчают боль от упущенной вследствие последних событий выгоды, а у кого-то этой боли и не было. Но я думаю, что лишь немногие в составе правящего класса – что его политической, что экономической составляющей – могут с уверенностью сказать, что стало лучше. Я полагаю, что если бы они могли говорить с предельной откровенностью, то сказали бы: «Ну да, мы кое-что выгадали на этом, но лучше бы этого не было. Пока еще дела идут не настолько плохо, чтобы что-то предпринимать; мы пока выживаем, и мы надеемся, что все наладится». Однако эти соображения могут и не оправдаться. Тогда транзитологический вариант дальнейшего развития может оказаться вполне правдоподобным.

4.5.2 «Системная оппозиция» и СМИ

В центре любого процесса политической трансформации находятся игроки, которые желают и способны вступить в борьбу за власть в общегосударственном масштабе, но не обладают ею в начале процесса. Такие игроки называются оппозицией. Поговорим об этом, начав с двух тем, относящихся к этой проблематике лишь косвенно, – «системной оппозиции» и оппозиционных СМИ.

Участие в политике партий так называемой «системной оппозиции» в основном сводится к выдвижению кандидатов на несвободных выборах. Это, строго говоря, не борьба за власть, а элемент системы электорального авторитаризма, обеспечивающий ее нормальное функционирование. Поэтому слово «оппозиция» тут не особенно уместно.

Оптимальная для электорального авторитаризма ситуация такова, что каждая из допущенных к выборам «системно-оппозиционных» партий способна привлечь голоса какой-то группы граждан, которых нельзя ни убедить, ни заставить голосовать за власть, но при этом каждая из таких партий отталкивает большинство избирателей. Такие партии, неспособные расширить свою базу поддержки, называются нишевыми, и они, конечно, существуют не только в условиях авторитаризма, но и в большинстве демократий. Разница в том, что при авторитаризме все допущенные к выборам оппозиционные партии – нишевые. Так оно и было в России в процессе консолидации нынешнего режима, примерно до 2011 года.

С течением времени, по мере нарастания персоналистской составляющей режима и сжатия его электоральной составляющей, разница между различными партиями «системной оппозиции» в значительной степени нивелировалась. Ни проекты вроде партии «Новые люди», ни сохраняющееся присутствие в рядах «системной оппозиции» партии «Яблоко» не способны изменить нынешнюю ситуацию, в которой роль идеологических предпочтений на выборах сведена к абсолютному минимуму.

Нельзя исключить, что если в России начнется процесс политических изменений, то роль «системной оппозиции» возрастет. При демонтаже авторитарных режимов партийного типа, как в ранее рассмотренном случае Мексики, эта роль иногда бывала весьма значительной или даже ключевой. Подобные явления наблюдались и при крахе коммунистических режимов в Восточной Европе. Польская крестьянская партия и Демократическая партия Польши были марионеточными организациями в куда большей степени, чем КПРФ и ЛДПР, не говоря уже о «Яблоке». Тем не менее они перешли на сторону Валенсы, когда сочли, что этот ход оправдан настроениями за стенами парламента. Попросту говоря, этот ход давал им надежду на будущее. Пережил падение коммунистического режима и Болгарский земледельческий народный союз. Среди участников первых и единственных в истории ГДР свободных выборов в 1990 году преобладали бывшие партии-сателлиты. Впрочем, к этому моменту почти все они, следуя той же логике политического выживания, уже установили союзнические связи с идеологически близкими партиями Западной Германии.

Чаще всего при падении персоналистских режимов обычно терпят крах все обслуживавшие их партии. Но вполне возможно, что в России какие-то из них – скажем, КПРФ и «Яблоко» – все же смогут пережить коренные политические изменения, трансформировавшись изнутри. Собственно говоря, я счел бы их выживание желательным с точки зрения формирования демократической партийной системы. Но это – отдаленная перспектива, обсуждение которой увело бы слишком далеко от актуальной повестки дня.

К сожалению, в России не лучше обстоит дело и с оппозицией в собственном смысле слова, то есть с политическими течениями, которые выступают за смену режима и действительно стремятся к тому, чтобы оказаться у власти в результате политической трансформации. Отмечу, что в теории эти течения необязательно должны придерживаться демократической идейной ориентации. Это могут быть и левые, и националисты. Фактически, однако, в России нет никаких признаков оппозиционной политической активности левых сил, которые, как правило, кооптируются в КПРФ сразу после первых более или менее успешных попыток проявить себя. Что касается националистов, то они либо отошли от активности вследствие репрессий, либо – чаще – оказались на стороне режима. Критические настроения в этой идейной среде нарастают, однако говорить о националистической оппозиции в России было бы преждевременно.

Факт состоит в том, что сейчас российская оппозиция представлена преимущественно политиками, заявляющими о своей приверженности демократическому пути развития страны. Судя по разным признакам, от паттернов активности в социальных сетях до опросов общественного мнения, это соответствует идейным ориентациям основной массы граждан, которые не принимают существующий в России режим. А таких граждан, опять-таки по косвенным данным, несколько миллионов, возможно – более десятка. Это создает значительный потенциал поддержки для российской демократической оппозиции. Вопрос состоит в том, удастся ли задействовать этот потенциал.

Начну, однако, с того по-настоящему удивительного факта, что этот потенциал удалось в значительной мере сохранить после начала полномасштабных военных действий в Украине. Многие наблюдатели принимают это как должное, но вспомним, что присоединение Крыма в 2014 году довольно сильно изменило баланс политических предпочтений в обществе. Ничего подобного в 2022–2023 годах не наблюдалось. Конечно, отчасти это обусловлено тем, что крымская операция была успешной для режима, а нынешняя нет. Однако и из нынешней ситуации пропаганда в общедоступных официальных СМИ пытается – и довольно успешно – выжать максимум для сохранения лояльности пассивного большинства. Но к заметному сокращению числа критически настроенных граждан это не приводит.

Проблема