Шрифт:
Закладка:
Через несколько лет, когда Крылов стал домашним человеком князя С. Ф. Голицына, характер его фарсового поведения должен был измениться сообразно личности нового патрона – настоящего вельможи и богача. Голицын, генерал от инфантерии, был, по тогдашним понятиям, уже немолод, и хотя, по свидетельству Ф. Ф. Вигеля, он держал при себе Крылова как «приятного собеседника и весьма умного человека», о приятельских отношениях между ними не могло быть и речи. В доме князя будущий баснописец оказался одним из приживалов, пусть и привилегированным. Все это способствовало тому, что его фарсовое поведение получило характер откровенного шутовства. В общении с хозяевами, вспоминал Вигель, он «часто в угождение им трунил над собою», что мемуаристу, тогда подростку, казалось «умным, искусным, смелым раболепством»[673]. Конкретных описаний он, к сожалению, не оставил, поэтому судить о фарсах «голицынского» периода можно лишь на основании позднейших рассказов самого Крылова.
Крылов приезжает на обед к князю с опозданием, когда другие гости уже сели за стол. Присутствующие замечают беспорядок в его костюме: фрак надет прямо на рубашку, а жилета нет. Тут он комически спохватывается и при всеобщем хохоте рассказывает, что, едучи в карете, озяб, высвободил руки из фрака и жилета, чтобы прижать их к груди и так согреться, а выходя, сунул их обратно в рукава фрака, не заметив, что жилет совершенно сполз вниз и упал. Эффект довершало появление слуги, который объявлял, что на земле у крыльца найден жилет[674].
Эта история относилась к числу излюбленных устных новелл баснописца, которые он в течение нескольких десятилетий повторял разным слушателям[675]. В ней описана настоящая клоунская реприза, которая вполне могла быть разыграна в действительности. Для ее исполнения даже не требовалось производить никаких акробатических телодвижений à la Гудини; достаточно было выйти из дома не надевая жилета, затем, вылезая из кареты, бросить его у порога и договориться с прислугой, чтобы «находка» была предъявлена в нужный момент.
Еще одна история Крылова о себе также связана с Голицыным. Как и в предыдущем случае, подлинность событий никак не подтверждается; соответственно, для интерпретаций нам остается только прагматика рассказывания. Приведем ранее не публиковавшийся вариант этой истории.
Крылов откланялся князю и всему обществу и пошел спать (вечером), уходя говорил, это чтоб заниматься делами и вместо занятий тотчас разделся догола и крепко заснул. Кто-то давно о том шепнул на ухо князю, он вдруг вздумал пойти посмотреть, что делает Крылов и другие. Вдруг бегут будить Крылова, говоря, князь идет. Он, спросонья испугавшись, вскочил, забывши о своем туалете, вскочил и прямо к своей конторке, весь заспанной сидит и пишет. Входит князь и говорит, ай да Крылов! Вот люблю, всегда на своем месте и аккуратно исполняет свою службу, только где же ты, братец, заказал себе такой славной костюм? Тут уж пришлось бедному Крылову сильно просить прощения у князя, который после, рассказывая, хохотал до слез и спрашивал иногда Крылова, привержен ли он все к старому своему костюму?[676]
С точки зрения сценического искусства это гэг, типологически – один из классических анекдотов о находчивом слуге и его господине. Что касается прагматики, то она становится понятна только в перспективе отношений с другим патроном – А. Н. Олениным, чьей дочери эта история, собственно, и рассказывалась. Князь предстает здесь в виде добродушного начальника, который, однако, совсем не считается с достоинством своего подчиненного. Характерно, что в реплике князя угадываются формулировки реального документа – аттестата, выданного им Крылову в 1803 году:
Отдавая справедливость прилежанию и трудам служившего при мне секретарем губернского секретаря Крылова, сопрягающего с расторопностию, с каковою он выполнил все на него возложенные дела, <…> хорошее познание должности[677].
Аттестат этот, напомним, при всем его юмористическом характере представлял собой весьма резкий отзыв о службе бывшего клиента, едва ли не волчий билет.
Отношения баснописца с Олениным строились на принципиально иной основе. Как известно, служа в Публичной библиотеке, Крылов преспокойно позволял себе вздремнуть на диване прямо во время дежурства[678]. Без сомнения, об этом знали не только читатели и сотрудники, но и директор, однако его невозможно представить на месте Голицына из фарса «Конторка». Оленинский стиль предполагал не начальствование и господство, а признание неординарности каждого из подчиненных.
3
Фарс как способ самозащиты. – Оленинский проект. – Русский Лафонтен и русский Эзоп
В 1806 году Крылов возвращается в Петербург. К тридцати семи годам он не выслужил приличного чина, не добился положения в обществе, к тому же имел репутацию игрока, однако теперь за все прежние неудачи он вознагражден внезапным и громким успехом. Со второй попытки его карьера драматурга наконец-то пошла в гору.
27 июля 1806 года состоялась премьера «Модной лавки» – комедии, которая сразу сделала его знаменитым; через год последует постановка второго театрального хита, «Урока дочкам». В мае 1807 года С. П. Жихарев наблюдает его дружеское, едва ли не панибратское общение с заведующим репертуарной частью и всеми труппами Дирекции Императорских зрелищ и музыки князем А. А. Шаховским[679]. Образ жизни Крылова того времени вполне соответствовал нравам великосветских театралов. Он снимал квартиру в достаточно престижной части города, в том же доме, что и Шаховской, находился в коротких отношениях с такими влиятельными ценителями театра, как князь И. А. Гагарин – покровитель актрисы Екатерины Семеновой, и граф В. В. Мусин-Пушкин-Брюс – покровитель ее сестры Нимфодоры. По свидетельству А. П. Глушковского, в то время воспитанника Театрального училища, Крылов и сам находился в связи с начинающей актрисой, красавицей Агриппиной Белье[680].
В это же время интенсивно развивается его знакомство с Олениным, восходящее, вероятно, еще к их встречам в конце 1780 – начале 1790‑х годов в кругу Державина[681]. О том, что уже
