Сбор средств по линии Министерства внутренних дел продолжался до конца 1839 года. Пожертвования поступили более чем из половины губерний; их размер колебался от нескольких сотен рублей в крупных городах до 35 копеек серебром, присланных «от некоторых жителей города Кириллова» Новгородской губернии[623]. Таким образом по всей империи было собрано около 10 тысяч рублей.

Впрочем, по результативности это было несравнимо с действиями Министерства финансов в подведомственной ему коммерческой сфере. Так, к осени 1838 года через Биржевой комитет Санкт-Петербургской биржи удалось собрать 30 500 рублей ассигнациями, а при проведении торгов в Сенате («между торгующимися на винные откупа») – 13 852 рублей ассигнациями[624].

В конце концов итоговая сумма превысила 60 тысяч рублей ассигнациями. Это позволяло без поддержки казны учредить Крыловскую стипендию для трех юношей.

На этом фоне удивительным выглядело бездействие Министерства народного просвещения. Уваров, в отличие от Канкрина, не стал объявлять подписку среди своих подчиненных, а ведомственное издание, «Журнал Министерства народного просвещения», даже не перепечатало объявление о сборе средств.

Сам он так объяснял это в отношении Канкрину от 13 июня 1838 года:

<…> усмотрев, что помещенное в «Коммерческой газете» объявление Министерства финансов о сборе пожертвований на Крыловскую стипендию повторено было и в других наших ведомостях, я счел за лучшее не помещать в периодических изданиях нового приглашения к подписке со стороны Министерства народного просвещения, чтобы устранить всякий повод к нерешительности и недоумениям со стороны желающих принять участие в пожертвованиях, особливо в отдаленных от столицы губерниях. Я полагал, что для успеха в этом деле сосредоточение всех приношений в одном месте сбора будет полезнее раздробления на несколько[625].

Вероятнее, однако, что Уваров попросту не желал участвовать в реализации чужой идеи. Претендуя на монопольное право распоряжаться национальной славой Крылова, министр просвещения не терпел в этом деле соперников – тем более, что стипендией в конечном счете все равно ведало бы его министерство. Впрочем, лично он все-таки поучаствовал в сборе средств, внеся в январе 1839 года 500 рублей[626] – самое крупное из всех частных пожертвований.

24 января баснописец «читал и одобрил» присланный из Министерства народного просвещения проект Положения о Крыловской стипендии[627], и 10 марта 1839 года оно было высочайше утверждено. Предполагалось, что процентами с неприкосновенного капитала будет оплачиваться обучение трех воспитанников тех петербургских гимназий, куда принимали детей разных сословий, – 2‑й, 3‑й и 4‑й (Ларинской). По окончании курса юноши имели право пользоваться стипендиями и далее, уже для занятий в Санкт-Петербургском университете, на факультете по своему выбору[628].

Назначение стипендиатов было оставлено на усмотрение Крылова, а после его смерти два из трех мест предназначались сыновьям чиновников Министерства финансов, поскольку это ведомство внесло основной вклад в формирование стипендиального капитала[629].

Первые «крыловские воспитанники» – мальчики около тринадцати лет от роду – начали обучение в 1839/40 академическом году. Во 2‑ю гимназию Крылов определил своего крестника Федора Оома. Это был сын А. Ф. Фурман, его давней приятельницы, воспитанницы Олениных, который еще в младенчестве остался без отца. В 3‑й гимназии его стипендиатом стал сын дворянина Черниговской губернии Степан Кобеляцкий – круглый сирота, о котором заботилась тетка. Наконец, в Ларинской гимназии Крылов принял под свое попечение некоего Ивана Мазурова, сына титулярного советника[630]. В 1844 году место последнего оказалось вакантным: возможно, Мазуров умер или по окончании гимназии не стал поступать в университет, и Крылов назначил своим новым воспитанником Владимира Круглополева – также сына титулярного советника[631].

Благодаря значительному капиталу, положенному в ее основу, Крыловская стипендия существовала вплоть до 1917 года[632].

13

Дальнейшее развитие юбилейной культуры. – «Антиюбилей» Греча

Крыловский юбилей сыграл важнейшую роль в формировании юбилейной культуры в России. Благодаря ему заимствованная традиция, практиковавшаяся одной корпорацией – врачами, была переосмыслена как общеприменимая[633].

Первыми примеру врачей и литераторов последовали военные. Уже 12 октября 1838 года в зале Второго кадетского корпуса состоялось празднование пятидесятилетия службы в офицерских чинах военного педагога генерал-лейтенанта К. Ф. Клингенберга. На торжественном обеде присутствовал высший генералитет и государственные сановники. Многолетнему наставнику русского офицерства была поднесена драгоценная ваза, изготовленная на собранные по подписке средства; от имени государя он был осыпан наградами и милостями. А два дня спустя в Павловском кадетском корпусе был дан второй обед в его честь, на этот раз с участием кадет, где присутствовал великий князь Михаил Павлович – главный начальник военно-учебных заведений[634].

Этому празднику, описанному в газетах, посвятил статью в «Современнике» Плетнев, поместив его в один ряд с юбилеями Крылова и лейб-медика Буша. Резюмируя складывающуюся на глазах традицию, он отмечал:

В этих торжественных изъявлениях любви, уважения и благодарности стольких лиц перед одним частным человеком есть много отрадного и поучительного для сердца. Жизнь честного, полезного и отличного гражданина, на каком бы поприще он ни действовал, привлекает всеобщую признательность[635].

Однако первые юбилейные чествования лиц, состоявших на гражданской службе (не считая врачей), относятся только к 1843 году. 12 января Академия наук особым заседанием отметила «полуюбилей» – 25-летие президентства Уварова[636], а 23 мая Санкт-Петербургский монетный двор отпраздновал пятидесятилетие горной службы генерал-майора Е. И. Эллерса и сорокалетие его пребывания в должности директора. В обоих случаях были отчеканены памятные медали.

Что же касается чествований писателей и художников, то крыловский праздник долго оставался уникальным событием. Академия художеств лишь 16 апреля 1848 года торжественно, но при закрытых дверях отметила пятидесятилетие художественной деятельности живописца и педагога В. К. Шебуева[637], а литературного юбилея пришлось ждать еще дольше.

Ил. 28. Ваза, поднесенная В. К. Шебуеву на его юбилее. Фрагмент портрета Шебуева работы Ф. М. Славянского. 1852.

Такой праздник должен был состояться в 1847 году по случаю пятидесятилетия литературной деятельности Жуковского. Предполагалось также при помощи подписки собрать средства для учреждения именной стипендии на словесном отделении Петербургского университета. Однако юбиляр, живший за границей, в Россию приехать не смог, и задуманные торжества были отменены[638].

В итоге вторым писательским юбилеем стало пятидесятилетие литературной деятельности Греча 27 декабря 1854 года[639]. Глубоко оскорбленный историей 1838 года, Греч теперь многого ожидал от собственного юбилейного торжества и вопреки правилам сам принял деятельное участие в его