или иным образом предавал Родину-мать? Такие были до Ивана Грозного, после Ивана Грозного, и, конечно, они были и во времена Ивана Грозного. Однако на заключительном этапе Ливонской войны главными негативными и роковыми для России оказывались всё же факторы внешние.

Царь Иван попал в сложное положение, хотя не понимал – почему? Он видел лишь то, что мог видеть: неожиданно сильное, слаженное, умелое войско Батория там, где год назад были бестолковые и трусливые неумёхи. Подлинных причин почти мгновенного чудесного преображения поляков Иван знать, конечно, не мог. Мог ли он тогда предполагать, что на него идут не поляки, а закалённые профессиональные «солдаты удачи» со всей Европы?

Конечно, сам факт наличия в новых войсках Батория немалого числа наёмников не ускользнул от внимания русских, но оценить масштабы и удельный вес ландскнехтов и рейтаров в «польских» войсках в реальном масштабе времени было, конечно, невозможно. Иван видел лишь результат – поражение за поражением русских войск.

Неудивительно, что он был всё более подавлен и растерян.

Вторая кампания – уже 1580 года, проходила вновь под знаком побед Батория. Выйдя 15 июня 1580 года из Вильно в общем направлении на Великие Луки, Баторий 6 августа взял Велиж, 16 августа – Усвят, а в ночь с 5 на 6 сентября – Великие Луки. В городе была устроена резня, погибло до 7 тысяч человек, в том числе – женщины и дети. Но «летучих листков» об этом никто не составлял.

Были взяты Чашники, Озерище, Заволочье, Невель. Невель взял, сумев поджечь его, отряд венгерской конницы под командой Борнамиса и полоцкого воеводы Дрогостайского. Зато попытка оршанского старосты Филона Кмиты взять с 9 тысячами литовцев Смоленск закончилась разгромом, Кмита «пришёл в Оршу пеш на шестой день, а с ним четыре человека». Иными словами, в отличие от ландскнехтов Батория, «природные» его польские и литовские подданные воевали так, как они воевали и раньше. То есть – никак, сразу разбегаясь при отпоре им.

Общее же положение удручало. В марте 1581 года Кмита захватил неукреплённую Старую Руссу, которая славилась богатыми соляными варницами и богатой торговлей. Сопротивления горожан он не встретил, пробыл в городе три недели, разрушив его до основания и вернувшись с богатой добычей, – это известно из польских же источников, включая военный дневник Стефана Батория.

Неудачи русских продолжались, а к шведам и Баторию была готова присоединиться Дания. Можно было ожидать волнений в Казани и Астрахани, инспирируемых извне. Не дал желаемых Иваном результатов Земский собор – необходимых средств на войну получить не удалось. Иван «со всяких торговых людей, и с тарханов (льготные владения. – С.К.), из гостей (купцов. – С.К.), из торговых людей, и со всей земли для войны деньги по розводу взяти велел», но сборы были недостаточны. Земли пустели – даже во владениях Симеона Бекбулатовича, лежавших внутри страны, «на 273 выти (мелкая единица для раскладки налогов. – С.К.) в живущем тягле и на льготе приходилось 635 вытей, лежаших «в пусте»».

Филон Кмита 8 января 1581 года сообщал Баторию, что схваченные у Холма дети боярские «дали показание, что великий князь… имел у себя сейм, желая знать волю всех людей… вести ли войну или заключить мир с вашим королевским величеством…» Собравшиеся просили Ивана заключить мир, заявляя, что «против сильного государя трудно воевать, когда из-за опустошения их вотчин не имеешь, на чём и с чем…» Кмита, к слову, умело засылал «шпигов» в пределы России с 1570-х годов.

Усилилась открытая, а ещё больше – скрытая, боярская оппозиция. У князей и бояр деньги, конечно, были, хотя доходы и упали. Однако крепко выручать государство, жертвуя личными средствами, у русской элиты в обычае заведено не было. Более того, бежавший к Баторию боярин Давид Бельский выдал королю тайных информаторов Ивана, которых тот содержал в Литве. Это предательство Бельского нашло отражение в «псковском» дневнике Батория, но сколько подобных измен писаная история не отразила?

Не проявила патриотизма и верхушка русской церкви – богатейшего коллективного феодала. Иерархи вполне могли обеспечить необходимое финансирование новых усилий России в Ливонской войне, но не обеспечили.

12 марта 1580 года в Вену к императору Рудольфу II был отправлен гонец Афанасий Резанов с предложением антиосманского союза, а в августе 1580 года Иван направил в Вену Истому Шевригина с новым предложением о союзе. Оба раза ответ был, естественно, уклончивым и пустым. Шевригина император принял 10 января 1581 года в Праге, а 26 февраля русского гонца удостоил аудиенции папа Григорий XIII. А. А. Зимин весьма наивно сообщает, что папу якобы заинтересовала идея «крестового похода» против османов, и поскольку, продолжает А. А. Зимин, «для создания внушительной коалиции держав против Османской империи нужно было добиться заключения мира между Россией и Речью Посполитой», папа «решил направить посредника, который должен был примирить (?! – С.К.) интересы враждующих сторон». На эту же причину заинтересованности папы суховато указывает и В. В. Новодворский, тоже принимающий её за подлинную. В действительности папа был, конечно же, заинтересован в контроле ситуации и подправлении её в нужную Риму и Западу сторону, то есть – в пользу Стефана Батория.

А. М. Сахаров, А. А. Зимин и В. И. Корецкий считают, что в Ватикане тогда «ожили заветные планы о соединении церквей под верховенством католического Рима», но вряд ли папа был настолько глуп, чтобы всерьёз рассчитывать на унию римского католичества с русским православием. «Русская» активность Рима объяснялась всего лишь желанием: 1) максимально использовать ситуацию для получения достоверной информации из первых рук и 2) поддержать все притязания Речи Посполитой.

Не исключался, конечно, и некий зондаж, хотя бы для того, чтобы понять – насколько умён и неподатлив царь, насколько его можно обводить вокруг пальца и давить на него?

В Москву был направлен нунций Антонио Поссевино – фигура в поздней истории Руси Ивана Грозного отметившаяся весьма громко, но исключительно отрицательно, как провокатор и клеветник. Поссевино выехал со своей миссией в сопровождении Истомы Шевригина. По дороге он встретился с Баторием в его ставке, а с 18 августа до 14 сентября 1581 года в Старице неоднократно беседовал с Иваном.

В третий поход на Русь Баторий выступил 20 июня 1581 года – на фоне набегов на южные русские окраины ногайцев, чьи силы насчитывали 25 тысяч конников. А 15 августа 1581 года передовые отряды Батория появились у стен Пскова. Королевский секретарь Станислав Пиотровский записал в своём дневнике: «Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! Точно Париж!»

(В скобках замечу: что записал бы поляк в