дневнике, если бы увидел Киев и Владимир, не обращённые в руины «культуртрегерами» лучшего друга «креативных историков» Батыя? Впрочем, если бы Пиотровский что-то и записал, то не в военном своём дневнике, а в дневнике мирного путешествия, ибо на Русь, не погромленную монголами, никто войной ходить не рискнул бы!)

В армии Батория насчитывалось 47 тысяч воинов, из них 27 тысяч составляли немецкие и венгерские наёмники. Иными словами, до 60 % (если не более!) войск Батория было иностранного происхождения. В этом и заключался секрет «русских» успехов Батория. Причем в первом и втором походе процент иностранных наёмников-профессионалов был, вне сомнений, ещё выше. Во-первых, финансирование первого похода по определению было максимальным. Во-вторых, в первые две кампании произошла неизбежная убыль наёмного профессионального контингента в ходе боевых действий, а опытных вояк никогда много не бывает. В-третьих же, к третьей кампании число желающих попытать счастья в русских краях, надо полагать, уменьшилось – ландскнехты умели оценить боевые качества противника, и за два «русских» похода многие поняли, что в боях с русскими воинами голову сложить намного проще, чем набить карманы польским жалованьем и награбленной добычей.

Псков был не просто мощной крепостью с тремя поясами каменных стен. Псков был подлинно русским городом по духу, да к тому же на протяжении веков пограничным, к войне привычным. Баторий рассчитывал после взятия Пскова идти на Москву, однако 16-тысячный гарнизон Пскова и население выдержали осаду 50-тысячной королевской армии и вынудили Батория отойти от города. Баторий и его иностранные советники вынуждены были признать, что в обороне крепостей русские превосходят все народы. (Здесь, тоже в скобках, надо заметить, что признание Батория косвенно приводит к убеждению, что многие из ранее взятых русских крепостей были взяты «поляками» не столько сталью, сколько золотом и изменой.)

В итоге война пошла на убыль. Героическая оборона Пскова сорвала планы Батория и вынудила его начать мирные переговоры. К переговорам поляков вынуждало и то, что активизировались ранее вялые шведы. Ещё 4 ноября 1580 года, воспользовавшись тяжёлым положением России, шведский полководец Понтус Делагарди захватил центр русских владений в Карелии – город Корелу. В Кореле из 4041 двора уцелело всего 440. Затем пришёл черёд Нарвы – она была взята Понтусом 4 сентября 1581 года. 18 сентября пал Ивангород, 28 сентября – Ям, 14 октября – Копорье. Шведские войска грозили прийти в прямое соприкосновение с «польскими», а это было чревато конфликтом, исход которого для Батория, потрёпанного под Псковом, мог быть неблагоприятным.

Не любящий Ивана А. А. Зимин, как и не любящий Ивана В. В. Новодворский, упрекают его в бездеятельности и безынициативности, но в той ситуации нетрудно было и действительно пасть духом. Однако Иван, похоже, сумел оценить ситуацию в конце концов трезво. Всё складывалось так, что приходилось сознательно ставить крест на почти всём, пытаясь выторговать хоть что-то и сосредоточившись на одном – сохранении за Россией хотя бы Нарвы, единственного удобного «окна» в Европу. На рубеже 1581–1582 годов Иван начал готовить поход на Швецию, но быстро понял, что шанс на удачу и здесь минимален. Когда воеводы собрались с войсками в Торжке и Вышнем Волочке, Иван отменил решение о походе и велел полкам стоять в Новгороде.

Баторий же стоял лагерем в районе Пскова, и 5 октября 1581 года туда прибыл Поссевино в качестве посредника в польско-русских переговорах о мире. Провокатор, безусловно, талантливый, опытный, изощрённый, «играл» он, конечно, в одну сторону, и в письме Ивану от 9 октября рекомендовал тому пойти на мир ценой уступки всей Ливонии. За это Поссевино обещал добиться содействия папы в получении Россией права свободной торговли со странами Запада через Польшу и Ливонию. Даже А. А. Зимин назвал это «обещание» папского нунция «чистым надувательством», каковым оно и было.

Основную цель миссии Поссевино порой видит не в дипломатической поддержке Речи Посполитой, а именно в склонении Ивана «к духовному союзу с католицизмом». Поссевино якобы должен был внушить царю, что не приличествует «такому великому государю», как он, признавать константинопольского патриарха – «раба турок». Во главе русской церкви тогда стоял митрополит, формально подчинённый патриарху, но реально «верховные вожди» из экс-Царьграда периодически появлялись в Москве, выпрашивая субсидии. Так что Иван на провокации не поддался, а когда Поссевино стал просить царя поговорить с ним наедине о вере, Иван всё свёл к шуткам по поводу манеры легата стричь бороду и так далее. А потом без обиняков, дополнительно, «пошутил» в том смысле, что папа-де «волк, а не пастырь».

В спорах и препирательствах прошли октябрь, ноябрь и декабрь 1581 года. Наконец 15 января 1582 года в русском городе Ям-Запольском при «посредничестве» Поссевино русские и польские послы заключили мирный договор, а точнее – перемирие на десять лет, по которому Россия отказывалась от Ливонии и Полоцка, а Польша освобождала занятые русские территории.

24 февраля 1582 года полякам был передан Дерпт, и польские источники, которые без комментариев цитирует А. А. Новодворский, утверждали, что «господство Иоанна тяжело отозвалось на благосостоянии цветущего перед этим Дерпта… многие каменные дома лежали в развалинах» и т.д. Однако Новодворский же в другом месте сообщает, что «сжёг город Дерпт» и «опустошил его окрестности» в ходе военных действий литовский гетман надворный Христофор Радзивилл. Крайне жестокое отношение к побеждённым было обычным для поляков явлением. Впрочем, воевали-то в основном против русских не поляки, а иностранные наёмники-ландскнехты, для которых зверства и насилие являлись и вовсе единственно возможным образом поведения.

В 1583 году на реке Плюссе было заключено Плюсское перемирие также со Швецией. По нему Россия сохраняла за собой устье Невы, но фактически балтийское «окно» для русских вновь закрылось – Нарва была отобрана у России. Не русский, а французский историк Бруно Виане комментирует это так:

«В конце 1581 года Нарва была взята шведами… и торговля уже не возобновилась. Мимолётное окно в Балтику, открывшееся в русском доме, закрылось более чем на столетие. В амбаре осталось лишь маленькое чердачное окошко в Белое море. И только одна лестница, Северная Двина, позволяла в течение недолгого лета добраться до этого чердака».

Под «чердачным окошком» Виане подразумевал основанный при Иване Грозном в 1584 году северный порт Архангельск. Уже после смерти Ивана – в 1585 году, последовал указ о переводе туда всей северной торговли.

Либеральная историография винит в неудачах Ливонской войны Грозного, якобы истощившего Россию и лишившего её в результате репрессий «лучших командных кадров». Это, конечно, просто чепуха! В 2017 году в Москве вышла в свет интересная по фактам и