героя этого сопротивления было простительною ошибкой, что он надеялся построить новые, прочные отношения, опираясь на такое положение дел, которое, сравнительно с жизнью целого народа, имело лишь временный характер. Его идеалом было племенное королевство в смысле позднейшего маркоманского и франкского господства; но племена позднейшего времени обязаны своим возникновением не только наступательным действиям римлян: они представляют собою результат непрерывного, в первом веке далеко еще не завершившегося развития. Таким образом, Арминий погиб благодаря крупной ошибке. Но эта ошибка была человечна: она истекала из веры в великую будущность его народа. В этом его отличие от Марбода, который уклонился от того пути, по которому шло развитие его народа. Его королевство держалось только его эгоизмом. Пристально наблюдая и изучая римское правительственное искусство, он легко понял и применил у себя те из его приемов, которые возможно было перенести на германскую почву. Но нация стряхнула с себя иго чуждой ей регламентации, и Марбод был забыт.

Не такова была судьба Арминия. Трагедия его жизни была искуплена тяжкою участью его народа: херуски уже вскоре после его смерти ослабели вследствие внутренних раздоров, сохранив только тень прошлого величия. Образ же Арминия, очищенный в памяти потомства, стал идеалом национального героя; он воплотил в себе мысль о победоносном сопротивлении Риму, и предание и поэзия окружили его сияющим ореолом. Римлянин же, который жил двумя поколениями позже и более соплеменников способен был начертать историческую картину великой эпохи, написал Арминию следующую удивительную эпитафию:

«Liberator haud debie Germaniae, et qui non primordia populi Romani, sicut alii reges ducesque, sed florentissimum imperium lacessierit: proeliis ambiguus, bello non victus» (Tac. Ann. 2, 88).

«Несомненный освободитель Германии, тревоживший не зачатки Римского государства, как другие короли и вожди, а империю в расцвете ее могущества, – он имел сомнительный успех в битвах, но не был побежден на войне».

VI

Военные деяния римлян на Рейне, имевшие место после смерти Арминия, в первом и втором веке, до эпохи образования германского племени, представляют собою лишь эпилог более величественного прошлого. Притязания, правда, остаются те же, все еще существует стремление покорить или по крайней мере замирить страну до Везера; а на юге Германии преследуют все ту же старую цель – открывают для галльской иммиграции область между Рейном и Неккаром, и даже за пределами последних. Былая энергия, однако, исчезла; только когда вторжения германцев вызывают необходимость сильного наступления, легионы углубляются в непроницаемую чащу свевских или иствеонских лесов; затем римляне довольствуются обороною в несвойственной им форме защиты посредством валов и рвов.

В согласии с этими стремлениями на западе и на юге Германии, в прирейнских и придунайскпх землях постепенно возникает, главным образом в течение первого века, военная граница – одна из тех, какия обыкновенно создают дряхлеющие цивилизации для ограждения себя от напора стихийной силы юных народов. От мирного ядра империи отрезается полоса земли, получающая устройство как особая провинция с преобладающим военным характером; ее внешние границы укрепляются естественными и искусственными средствами; а перед нею тянется, в виде огромного гласиса, пограничное пространство как арена неприятельских нападений и собственной обороны.

Такова же была и организация германских границ. На западе обе части Германии уже в 9 г. до Р.X. были исключены из существовавшего до тех пор административного деления Галлии. Узкой полосой примыкала к верхнему течению Рейна Верхняя Германия между рекой и Вогезами, еще более сузившись, шла она вдоль среднего течения до северной границы страны треверов у Рейнброля. Здесь соединялась с ней Нижняя Германия; далее, раздавшись в ширину, ее границы охватывали Арденны и оттуда направлялись приблизительно через Шарлеруа к устью Эльбы. На восточной стороне обеих провинций Рейн составлял границу и вместе с тем и оборонительную линию. Давно уже он был соединен сетью превосходных дорог с соседними римскими владениями. От главного пути Прованса и рейнской долины Арль, – Лион-Безансонской шли две большие новые военные дороги: одна, через Страсбург – Майнц – Кельн – Нимвеген, непосредственно доходит до Рейна; другая тянулась через Лангр – Реймс – Бове к Саморе и оканчивалась тоже в стране, прилегавшей к устьям Рейна. Но между этими двумя главными ветвями в позднейшие времена возникла густая сеть разнообразнейших разветвлений, из которых важнейшие встречали рейнскую линию у Страсбурга, Майнца, Кельна и Ксантена; они, стало быть, доходили до главных крепостей на восточной границе.

Из этих крепостей Ксантен, укрепленный лагерь пространством в 800 кв. метров, был занят двумя легионами; Кельн, занимавший площадь в 900 кв. метров, содержал тоже два легиона; Майнц, размерами едва ли уступавший Кельну, был предназначен еще для двух легионов, наконец, в стенах Страсбурга, обнимавших площадь величиною в 530–370 кв. метров, по всей вероятности, находился обыкновенно только один легион.

Уже это распределение легионов в древнейшее время показывает, где следует искать средоточия римской оборонительной позиции; преобладающее значение среднего и нижнего течения Рейна станет еще яснее, если мы вглянем на возрастающее по направлению к северу обилие более мелких пограничных укреплений, каковы Бинген, Обервезель, Боннард, Кобленц, Андернах, Синциг, Ремаген, Бонн, Геллеп, Нейсс, Асберг, Нимвеген, Эммерих, Арнгейм.

Из этих укрепленных пунктов дороги левого берега Рейна вели непосредственно в восточные пограничные земли; в Майнце, Кельне и Ксантене временно, а в первых двух городах, по всей вероятности, и постоянно находились мосты; там же, где их не было, на помощь являлся императорский рейнский военный флот.

В самых же пограничных землях Германии первоначально имелись у римлян на далеком протяжении бастионы, большая часть которых обязана была своим существованием геройским битвам прежних времен; таково, например, укрепление на р. Фли во Фрисландии, укрепление Эмс, укрепление Ализон на р. Липпе, Таунусбург у Веттерау – и мн. др.

Подобным же образом, только не так сильно, первоначально была укреплена и южная граница. Здесь римские окраины лежали в провинциях Реции и Норике; к ним вели из Италии альпийские дороги из Милана в Кур и Браганц, из Вероны через Боуен в Вильтен (близ Инсбрука) и Аугсбург-Регенсбург, из Аквилеи через Обер-Лайбах в Карпунтум (Гаймбург близ Пресбурга). Конечные же пункты этих линий связаны были большой дорогой, которая вела от Гаймбурга через Регенсбург, Аугсбург, Кемптен и Браганц к Виндишу на р. Ааре и в свою очередь соединялась с западнорейнскою ветвью.

Главными пунктами этой границы, естественным укреплением которых были быстротекущие воды Дуная, являются Нассау и Регенсбург; со времени императора Клавдия ее защита поддерживалась еще дунайским флотом с позднейшими стоянками в Тульне и у устьев Эрлафа; а на случай если бы боевых средств самой, границы оказалось недостаточно, в Виндише стояли два легиона, всегда готовые выступить на помощь.

Рейнская и дунайская границы обладали великим преимуществом естественной недоступности; только между их верховьями оставался промежуток, но и он представлял собою горную страну, лишенную удобных дорог;