которой подвергал их новый император, и перемена царствования была сигналом к военному возмущению. Необходима была вся энергия Германика, чтобы хотя наружно успокоить волнение, и нельзя было не видеть, что происходившие в войске нарушения дисциплины могут быть исправлены только боевым напряжением и трудами, совместным несением суровых обязанностей, общностью надежд и воспоминаний. Таким образом, возникла мысль о новом походе против германцев как о самом верном средстве для создания надежного и пригодного для оборонительной войны войска.

Вероятно, в этих видах Тиберий и разрешил своему преемнику на Рейне занять наступательное положение. Но далеко не так рисовалось будущее в мечтах молодого полководца! Сын Друза, доходившего до Эльбы, проникнутый честолюбием и жаждою деятельности Германик лелеял самые причудливые планы: Германия должна была быть покорена до берегов Эльбы и еще дальше; сын должен был превзойти отца величием. При таком стремлении разрыв между императором и его полководцем с самого начала представлялся неизбежным, тем более что у Германика, при его больших тактических способностях, не было соответствовавшего им стратегического и политического таланта.

Когда Германик принял главное начальство, многое все-таки благоприятствовало его планам. Ингвеонские племена Северного моря, хауки, может быть, также и фризы, остались верными Риму; в их области находился еще римский гарнизон. Иствеонские же народы между Рейном и Безером жили, не опасаясь будущих войн: воцарившийся после поражении Вара мир сделал их беспечными; пяти лет было достаточно при беззаботности юной нации, чтобы она слишком многое забыла.

Так удалось Германику в первом походе застигнуть врасплох марсийцев, во втором – пробраться до хаттов. Конечно, этим достигнуто было немного. Иствеонские соседи в обоих случаях поспешили на помощь; несмотря на все принятые Германиком препредупредительные меры, прочного покорения не удалось достигнуть. Подобные опыты делали еще Цезарь и Друз при разрозненных попытках проникнуть вглубь страны.

Подобно Друзу и его преемникам, Германик вынужден был также обратиться к концентрической системе нападения. Но при этом он столкнулся с таким сопротивлением, какого не знали прежние полководцы. Еще жив был Арминий: под его влиянием улажены были партийные несогласия у херусков. Дружественная Риму знать, Сегест и его приверженцы, а вместе с ним и по его принуждению – дочь его, Туснельда, супруга Арминия, на которой последний женился увозом, переселились в римские владения. А на родине Арминий и его дядя с отцовской стороны, Ингвиомер, остались полновластными господами, и благодаря их усилиям племена херусков и их соседи, тесно сплотившись, были готовы к систематическому сопротивлению.

Германику предстояло обратиться против них и их союзников. Только через их область мог быть проложен путь к прочному обладанию Эльбой. И если бы даже Германик покорил их, то за страною херусков открывались границы широко раскинувшихся владений Марбода: пришлось бы начать новую, несравненно более серьезную войну.

Но уже те два похода, которые были предприняты против Арминия, не достигли цели. Первый, являвшийся, в сущности, повторением Друзова похода 12 г. до Р.Х., был начат одновременным нападением со стороны Эмса и с рейнского запада. Сам Германик пришел морем, а вверх по течению реки, со стороны Рейна, приближались двумя колоннами войска под предводительством второстепенных вождей. Произошла нерешительная битва, плодами которой, однако, воспользовались германцы. Германик без всяких результатов вернулся домой тем же путем, которым пришел; сухопутное войско едва избегло решительного поражения; только нетерпение германцев помешало полному успеху их нежданого нападения на римлян. Отступавшее войско было теснимо германцами, одушевленными новым мужеством; они напали на укрепление Ализон у истоков Липпе, на вновь приобретенный римский бастион в глубине страны, и только благодаря нескольким диверсиям Германика и, наконец, личному его появлению удалось отстоять крепость. Но она вовсе не получила большого значения как средоточие новых завоеваний; обнаружив много военной пышности, Германик снова отправился к Рейну, о римском владычестве на левом берегу Везера более не было и речи.

Поэтому при втором своем, более серьезном, походе Германик уже и не пытался сделать нападение с суши. От всей системы двойных концентрических наступательных линий была удержана только внешняя ветвь, ведшая через Северное море: это было последнее средство, минуя область независимых народов между Рейном и Везером, перенести войну в страну Арминия.

В 16 г. по Р.X. Германик велел построить флот в тысячу судов; все войско должно было морским путем и по Эмсу добраться до внутренней Германии. Но Арминий встретил римское нападение хорошо обдуманным наступательным движением. После битвы, в которой батавские вспомогательные войска были почти уничтожены херусками, он решился взять приступом римский лагерь. Когда же этот план был разрушен бдительностью легионов, он снова приготовился к битве в открытом поле. На Идиставизонской равнине произошло кровавое сражение; германцы были разбиты; сам Арминий с трудом избежал плена. Битва возобновилась, и херуски были еще раз побеждены.

Германик мог гордиться подвигами своего войска и вспомогательных дружин; неудивительно, что высокомерный юноша трофеями увековечил память о тех местах, которые были свидетелями его славы.

Ничего серьезного, однако, не было достигнуто; не осталось ни одного осязаемого результата. Мало того, характер последней избранной им морской наступательной линии уничтожил и самую мысль о возобновлении похода: на возвратном пути флот был застигнут сильной бурей и разрушен; погибло около двадцати тысяч человек, и только благодаря добрым услугам фризов рассеянные обломки этой армады постепенно были собраны к берегам Галлии.

Это был последний поход Германика; Тиберий отозвал его; два года спустя он умер в Азии. Если снять романтическую завесу, прикрывающую то, что было сделало им на Рейне, если оставить в стороне тацитовский рассказ о его деяниях, разукрашенный блестками патетической риторики, то останутся лишь немногие результаты, которые могли приобрести ценность только в отдаленном будущем.

Это был последний, прощальный привет римской наступательной политики на Рейне; он был героичнее и возвышеннее по замыслу, чем деятельность прежних военачальников. Последние события своим особым героическим характером могли увлечь германца, сделать римлян как людей более доступными его пониманию и тем самым неизмеримо выше поднять их в его глазах. Но этим нравственным влиянием на германцев и исчерпывается значение походов Германика. если оставить в стороне то обстоятельство, что они делают для нас особенно рельефной фигуру Арминия. Для самого Рима единственным приобретением осталось храброе, испытанное в победах войско: остался тот результат, которого мелочный Тиберий думал достигнуть посредством одной железной дисциплины.

С тех пор римляне вынуждены были довольствоваться Рейном и его побережьями; но судьбы Германии на протяжении еще одного поколения отражали в себе последствия той бури, которую римские походы возбудили в среде германских народов.

V

Когда Тиберий отозвал Германика, он, вероятно, рассчитывал на то, что внутренние раздоры могут сыграть такую же роль в деле истощения боевых