Уэст задерживает дыхание, пока не услышала его громкий выдох.

– Мне остановиться?

Он не очень уверенно улыбнулся:

– Если тебе нравится этот звук…

– Еще как нравится! – воскликнула Феба и продолжила бритье: умело натягивала кожу на его лице и очищала от волос один участок за другим. Когда настало время перейти к шее, она повернула его лицом к себе и приподняла подбородок, но, заметив, что он стиснул подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, сказала: – Разрешаю заглянуть ко мне в вырез сорочки.

Он ослабил хватку и с облегчением выдохнул.

Короткими аккуратными движениями Феба побрила ему шею, открыв гладкую, сверкающую, как медь, кожу, осторожно прошлась по линии челюсти и с восхищением заметила:

– Какой красивый подбородок! Ну разве можно это прятать?

Подождав, пока она уберет бритву подальше от его горла, Уэст заметил:

– Какое совпадение: я то же самое подумал о твоей груди.

– Нахал! – мягко упрекнула его Феба и переместилась на другую сторону. Когда и здесь шея и нижняя челюсть стали гладкими, словно у младенца, приблизила лицо к его лицу и оттянула нижнюю губу, обнажив зубы: – Сделай так.

Он с готовностью подчинился, и она начала осторожно брить участок под нижней губой. Пока водила бритвой вокруг его рта, ощутила, что Уэст полностью доверился ей, все его мышцы расслабились. Быть может, это нехорошо, но она испытывала острое наслаждение от всей этой ситуации, от того, что это огромное мощное тело целиком в ее власти. От ее внимания не ускользнуло, что за время бритья его желание ничуть не ослабло, и этим она очень гордилась. Проверяя, не осталось ли на лице небритых участков, она обнаружила шероховатости на челюсти слева и на щеке. Намазав эти места пенящимся мылом, еще раз провела бритвой против роста волос, затем смочила чистое полотенце в горячей воде, удалила следы мыла, кончики пальцев смочила розовым лосьоном и легонько помассировала чистую кожу.

– Вот и все! – весело объявила Феба, отступив на шаг, с удовлетворением взглянула на свою работу. По-моему, неплохо, а главное – ни единой царапины.

Уэст пощупал свой гладкий подбородок, затем встал и подошел к зеркалу.

– Даже лучше, чем смог бы я сам!

Обернувшись, он окинул ее вопросительным взглядом, но Феба, не догадываясь, чего он хочет, вскинула брови.

В два широких шага он оказался рядом, прижал ее к себе и впился в губы страстным жарким поцелуем. Она попыталась улыбнуться такому чисто мужскому способу выразить благодарность, но под давлением его губ это было невозможно. Руки его лихорадочно шарили по ее телу, гладили, сжимали, так плотно вдавливали бедра в свои, что она ясно ощущала его пульсирующее естество. Он оторвался от ее губ и стал покрывать поцелуями щеки и шею, упиваясь ее вкусом. Откинув голову назад, Феба чувствовала, как он целует ложбинку у основания ее шеи и ласкает языком.

– Спасибо! – прошептал Уэст, наслаждаясь нежностью ее кожи.

– Спасибо и тебе – за то, что доверился мне.

– Я бы и жизнь тебе доверил.

Он поднял руки, и она ощутила, как освобожденные от гребней, волосы рассыпались по спине и плечам. Уэст отступил на шаг и потянулся к сияющим, как солнце, рыжим локонам, достававшим до бедер. Взяв в руки несколько особенно крутых, он поднес их к лицу, погладил ими щеки и губы. На лице его читалось почти религиозное благоговение.

– Как можно быть такой красивой?

Не дожидаясь ответа, он подхватил ее на руки с такой легкостью, что она ахнула, и через мгновение опустил на смятую после ночи кровать. Опершись на локоть, Уэст кончиками пальцев принялся ласкать открытую часть ее груди, потом, потянув за вырез сорочки, освободил бледно-розовый сосок. На его глазах он затвердел, и он обвел большим пальцем этот бугорок, вызвав сладкую боль, от которой Феба задрожала и выгнулась ему навстречу. Уэст склонил голову и принялся дразнить этот чувствительный бутончик губами и языком, посасывая и мягко сдавливая, а порой сжимая напряженную плоть зубами и нежно прикусывая, отчего внутренности Фебы словно охватывал пожар.

Он приподнял голову и, взглянув на возбужденный сосок, теперь почти алый, тихо спросил:

– Что же нам теперь с этим делать?

Феба залилась краской от мелькнувшей мысли, и пришлось спрятать лицо у него на плече:

– Есть выход…

Он тихонько фыркнул ей в волосы. Она же по-прежнему ощущала тяжесть его тела, горячие губы на своей коже.

– И какой же?

– Тогда в Эверсби… когда мы были в кабинете, и ты… – Тут она запнулась, не в силах произнести вслух то, что тогда произошло.

– Когда я ублажал тебя посреди гроссбухов? – подсказал Уэст, лениво поглаживая ладонью ее спину. – Хочешь повторить, любовь моя?

– Не совсем, – робко произнесла Феба. – Тогда ты предложил… языком.

Тихий смех пощекотал ей ухо.

– Ты и это запомнила?

– Я думала об этом после… – О господи! Она так бесстыдно говорит о своих желаниях! – И… и жалела, что не сказала «да».

Уэст улыбнулся и прижал ее к себе, целуя мягкие кудряшки возле уха.

– Ты стесняешься? Да ничего я так не желал бы, как этого! Это все, чего ты хочешь?

– Нет… – Феба чуть отстранилась и устремила на него серьезный взгляд. – Я хочу, чтобы это наконец произошло… все. Чтобы получили удовольствие мы оба.

Лица их были настолько близко друг к другу, что ей казалось, будто она плывет в бескрайнем синем океане его глаз.

Кончиками пальцев Уэст очертил изящные линии ее лица.

– У нас нет будущего. Нам обоим придется это признать.

Она кивнула:

– Но пока ты здесь, будешь моим.

– Я и так твой.

Уэст сел и принялся медленно освобождать ее от белья, что на ней осталось, но когда Феба потянулась к краю его рубашки, мягко отвел ее руки.

– Я тоже хочу ощущать твое тело без одежды!

– Позже. – Уэст распустил завязку на ее панталонах с кружевной каймой и медленно спустил.

– Почему не сейчас?

Он издал нервный смешок.

– Потому что стоит тебе сейчас ко мне прикоснуться, и все очень-очень быстро закончится. – Из-под опущенных век он разглядывал ее стройное нагое тело, задержавшись взглядом на рыжих кудряшках меж бедер. – Я слишком тебя хочу: так иссохшая земля жаждет напитаться дождем. Быть может, и было в моей жизни время, когда я мог смотреть на тебя вот так и сохранять какую-то надежду на самообладание, хотя сомневаюсь: никогда я не видел никого и ничего столь же прекрасного. – Его руки слегка дрожали, когда он снял с нее подвязки и чулки, отбросил в сторону и, взяв в ладонь ее ножку, поднес ко рту, провел языком по изгибу