мира во всем мире, может быть оставлен на усмотрение немецкого народа. Дело в том, что любую более радикальную политику – вопреки желанию американцев – пришлось бы навязывать немцам британским персоналом по контролю, который отнюдь не был убежден в ее мудрости. Вопрос, можно ли было в сложившихся обстоятельствах поддерживать ее демократическими методами, остается открытым. Так же как и вопрос о том, стала ли декартелизация, занявшая слишком много времени, чтобы описывать ее здесь, удовлетворительной или долговечной заменой.

Картина в советской оккупационной зоне, естественно, выглядела иначе, хотя национализация там начиналась медленно; первоочередной целью русских был запуск производств. Там, где местные коммунистические лидеры взяли под управление заводы, покинутые прежними владельцами или управляющими на заключительных этапах войны, их не трогали. Но только когда комиссии по денацификации начали объявлять конфискацию имущества нацистов и их пособников, земельным правительствам было приказано повсеместно брать заводы под свой контроль. К лету 1946 года они контролировали уже около 7000 предприятий, из которых 2000 находились в совместном владении с кооперативами и еще 2000 – с «демократически настроенными лицами». Наиболее интенсивно процесс шел в Саксонии и Саксонии-Анхальт, медленнее всего – в Тюрингии и Бранденбурге. Как и в сельском хозяйстве, все было организовано таким образом, чтобы выглядело как добровольное действие немцев; плебисцит, проведенный в Саксонии в июне 1946 года, показал, что за национализацию проголосовало 80 % населения. Но даже к концу 1946 года было национализировано всего 40 % чисто немецких фирм, хотя на них приходилось 60 % всего инвестированного капитала.

Однако фабрикам, которые остались в частных руках, не предоставили свободу действий. С самого начала вводились советские методы планирования производства, и каждому концерну были выделены квоты. Насколько эти планы выполнялись, сказать трудно, официальные заявления на эту тему вряд ли можно считать заслуживающими полного доверия. Если, как можно предположить, имело место значительное недовыполнение плана, то подобный опыт не был уникальным, хотя разного рода санкции, на которые русские не стеснялись ссылаться, вероятно, удерживали уклонение от выполнения плана на более низком уровне, чем на западе. Проблемы увязки планирования с потреблением не существовало, поскольку не было никакой возможности обеспечить соответствие предложения спросу; речь шла скорее о том, чтобы взять общий объем существующего производства, рассчитать возможный прирост и на основе полученного результата установить квоты на поставки сырья, распределение, розничные продажи и экспорт.

Дальнейший контроль осуществлялся через банки; все они являлись государственными учреждениями, общее руководство осуществляло Центральное финансовое управление.

В сфере промышленности, однако, существовал особый анклав. В декабре 1945 года советская военная администрация опубликовала два списка примерно на 200 предприятий, принадлежавших германскому государству, нацистской партии или прочим незаконным структурам, которые вместо демонтажа подлежали передаче в собственность СССР «для обеспечения занятости и изъятия части продукции для германской экономики». Управление этими заводами осуществлялось из центрального учреждения в Берлине; с ними были связаны специализированные дочерние предприятия для таких целей, как транспорт и банковское дело. В 1947 году был введен промежуточный уровень управления для контроля всех заводов, относящихся к одной отрасли. Все руководящие должности на этих предприятиях занимали русские, а германская зональная администрация не имела над ними никакой власти. Сырье, однако, по возможности бралось из германских источников, хотя в случае нехватки необходимых материалов они могли импортироваться из-за границы, даже из самой России. Примерно треть или четверть их продукции продавалась в Германии, но не из каких-то добрых чувств к немцам, а потому, что они производили жизненно важные продукты, без которых не могла обойтись русская зона. Схема получилась довольно изобретательной и едва не позволила русским, как говорится, и рыбку съесть, и на елку влезть, не говоря уж о добродетели, которую они взяли на себя, когда весной 1947 года некоторые из этих заводов были переданы обратно немцам.

Как видно, русские с самого начала имели гораздо более четкое, чем их западные союзники, представление о том, чего они хотят, и быстро придумали соответствующие меры. Но было бы опасно проводить сравнения на краткосрочной основе, как того требуют ограниченные хронологические рамки данного тома. Ведь при таком ограниченном взгляде может показаться, что русские лучше справились с задачей сломить власть промышленников, возобновить производство и получить репарации. Лишь в дальнейшем становится ясно, что все это было сделано ценой отчуждения рабочего населения и замедления производства до тех пор, пока не потребовалась безжалостная диктатура, чтобы удержать зону на плаву. Но радикальные изменения, внесенные в структуру собственности и организации, уже нельзя обратить вспять.

Контроль имущества

В заключение необходимо сказать несколько слов о политике, проводимой в западных зонах в отношении имущества государства, нацистской партии и ее филиалов, видных нацистов или сочувствующих им, а также других лиц, находящихся под арестом или отстраненных от общественной жизни.

Значительная часть этого имущества была конфискована и передана под опеку Контрольной комиссии; в юридических отделах Британского и Американского элементов были созданы отделы по контролю за имуществом. Поскольку было очевидно, что невозможно вывести из строя все это имущество (в основном состоящее из заводов и оборудования), разрешение на его использование и эксплуатацию предоставлялось либо персоналу союзников, либо немцам, не связанным с нацистами. За это обычно платилась арендная плата на блокированный счет; право собственности на имущество не переходило. Вначале считалось, что на определенном этапе в дальнейшем будет принято решение четырех держав о распоряжении всей такой собственностью, а до тех пор она должна быть заморожена. Поскольку шансы на достижение согласия четырех держав по данному вопросу уменьшались, вместо этого предположили, что, когда оккупационные силы начнут передачу власти обратно немцам, договоренности о собственности станут частью соглашения о передаче. В то же время будет решено, кто должен получить заблокированные средства. Тот факт, что большинство сотрудников отделов по контролю за имуществом являлись юристами, делал такую позицию вполне пригодной, но сама система в отсутствие какого-либо альтернативного решения союзных правительств, будь то коллективного или индивидуального, о том, как следует поступить с имуществом, была почти неотвратимой.

Проблема оказалась далеко не простой. С одной стороны, существовал вопрос о том, как выбрать новых подходящих владельцев. Кроме того, всегда существовала опасность того, что любая передача имущества, осуществленная под руководством союзников, будет аннулирована немецким правительством после окончания оккупации. Кроме того, оккупационные власти должны были справедливо поступать в отношениях между людьми, и это было необходимо, чтобы не дать им навсегда лишить людей их собственности, даже в обмен на компенсацию. Но, с другой стороны, часть этого имущества имела большое социальное значение. Если можно было выбрать подходящих немцев для временного пользования ею