человека. Здесь необходимо учитывать, что, по древним представлениям, любая часть, даже самая микроскопическая, является сущностным началом целого: черепок — начало сосуда, рыбья чешуйка — начало рыбы, оленья шерстинка — начало оленя, птичье перо (или пушинка) — начало птицы и т. д. Вспомним в этой связи общесибирский миф о рождении Земли. В начале начал Земли не было, а только одна водная стихия, бесконечное море, по которому плавала гагара (реже другая водоплавающая птица). Затем гагара ныряет и достает из подводных глубин кусочек тины. Этот кусочек (по существу, нулевой «зародыш») начинает расти: сначала с подошву, потом с оленью шкуру и, наконец, вырастает Земля с лесами, водами и живыми существами. Иначе говоря, принцип появления и развития темных начал в Среднем мире — един в большом и малом, так же, как и принцип возвращения темных начал обратно в Нижний мир.

Если светлая душа, вселившись в младенца при рождении (по другим данным, в момент зачатия), остается неизменной, то темная душа растет вместе с ростом человека, соответственно «тяжелеет» и в конце концов как бы «притягивается» к Нижнему миру, что, видимо, и вызывает смерть человека. Что же происходит в момент смерти со светлой душой? Оставшись сама по себе, т. е. освободившись от «притяжения» темной души, она, будучи светлой и легкой субстанцией, улетает вверх, на небо, и живет там, как уже говорилось выше, до тех пор, пока ей (или одному из ее птенцов) не будет предназначено одушевить нового земного младенца — во внутриутробном состоянии или при его появлении на свет.

По представлениям ульчей и гольдов, каждый род имеет свое особое дерево, на ветках которого живут и плодятся человеческие души в образе маленьких птичек, вьющих себе гнезда, выводящих птенцов и питающихся почками этого дерева — до вселения в зародыш будущего ребенка своего рода. Если ребенок умирает до года, то душа его опять делается птичкой и возвращается на свое дерево. «Вследствие этого поверья, умершего до года ребенка не предавали земле. Тельце заворачивали в белую тряпочку, к которой пришивали крыло, оставляли длинный конец. Затем тело клали в выдолбленную колоду, сквозь отверстие в которой продевали длинный конец нитки, и вешали на дерево, неподалеку от стойбища. Мать брала конец нитки и, привязав ее к руке, становилась у дерева. Затем ударом палки нитку обрывали. Тем самым рвалась связь матери с душой ребенка, превращавшейся в птичку и улетавшей на родовое дерево» (Золотарев А. М., 1939. С. 40).

У селькупов Небесная Мать, опекающая дерево душ, каждое утро посылает на Землю души-птички на кончиках солнечных лучей. Примечательно, что солнечный луч («ильсат») в переводе с селькупского означает «душа» или «то, что оживляет» (Прокофьева Е. Д., 1952. С. 103). Похожее представление известно у ваховских остяков. Они считают, что Пугос-лунг, или Торум-анка (Мать бога), живет на востоке у солнца. Она пестует младенцев — таких маленьких, что «на глаз не видно», а утром, с первым солнечным лучом, посылает их на Землю: куда попадает луч, там рождается ребенок (Шатилов М. Б., 1931. С. 101).

Следует еще раз подчеркнуть, что описанный принцип возобновления жнзни у разных сибирских народов прослеживается с разной степенью отчетливости. Отчасти это можно объяснить разным уровнем эзотеричности мифо-ритуального знания, отчасти его утраченностью, отчасти неопытностью первых этнографов, не сумевших подобраться к этому сокровенному мировоззренческому блоку в те времена, когда этнографические свидетельства были более информативны, чем теперь. Тем не менее, как представляется, обско-угорская схема жизненного круговорота была в той или иной вариации свойственна в первобытности практически всем сибирским народам, ибо более всего соответствует сибирско-языческому ощущению бинарности Мира.

Вселение в новорожденного светлой души (души-птицы) тесно связано с именем ребенка. Не случайно, наряду с прочими наименованиями («душа-птица», «душа-дыхание»), светлую душу называют также «душа-имя». Имя в языческом понимании, по существу, отождествляется с жизнью. Поэтому в определенной ритуальной ситуации оно может привлечь в тело младенца светлую душу умершего тезки и обусловить тем самым ее возвращение на Землю во имя продолжения рода.

Прежде у обских угров новорожденного клали в колыбельку, а присутствующие родственники выкликали по очереди имена разных ранее умерших сородичей — женские (если младенец — девочка) или мужские (если младенец — мальчик). После каждого выкрика мать или кто-нибудь из других присутствующих приподнимали колыбельку. Наконец, кто-либо называл имя, после которого колыбель вдруг тяжелела и поднималась с трудом. Это означало, что в тело ребенка вселилась душа умершего сородича, носившего при жизни названное имя. Этим именем младенца и нарекали.

У чукчей имя выбиралось матерью с помощью гадания на подвешенном предмете. Мать перечисляет имена умерших родственников. При одном из очередных провозглашений камень начинает раскачиваться. Присутствующие при этом родственники тотчас поднимают крик: «Такой-то вернулся к нам!» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 177).

Кстати, обычай выкликания имени новорожденного был известен не только у сибирских народов. В пережиточном виде магический языческий прием «привлечения» души зафиксирован даже у некоторых групп восточных славян. У русско-украинского населения на Полтавщине (по р. Орель) был, например, такой обычай. Когда ребенок рождался в «неживом» (бесчувственном) состоянии, домочадцы начинали выкликать разные приходящие на ум имена: Иван, Петр, Сидор и пр. На каком имени ребенок очнется, то имя ему и дают (Барсов Е. М., 1887. С. 76).

У чукчей, по наблюдениям В. Г. Богораз-Тана, большая часть имен — как мужских, так и женских, — имеет отношение к представлению чукчей о возвращении умерших из иного мира. Характерны следующие имена этой категории: Пришедший С Другого Берега; Поднявшийся После Отдыха; Вернувшийся Обратно; Отдохнувший; Верхний; Гость; Вставший Внезапно; Спустившийся и т. д. (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 179).

Таким образом, человек, умерший в зрелом или старческом возрасте, возвращается в очередную земную жизнь младенцем (через чрево матери). В. Г. Богораз-Тан рассказывает: «На реке Росомашьей (Чукотка. — М. К.) в большой оленеводческой семье года за два до моего прибытия умер отец-хозяин. Сыновья и племянники очень любили его. Вскоре после его смерти у жены его старшего сына родился ребенок. Ему дали имя деда. Мальчика считали новым воплощением умершего. О нем всегда говорили как о хозяине дома и главе семьи» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 177).

Срок между смертью человека и его последующим рождением тем короче, чем моложе покойник. Особенно быстро возрождается умерший младенец. Он, как правило, лишен или почти лишен души-тени (она пребывает еще в «нулевом» или в «зародышевом» виде), и её, по существу, нет надобности возвращать в Нижний мир; во всяком случае, нет нужды использовать тот сложный набор обрядовых действий и магических приемов, которые