Последнее условие, как мы понимаем сейчас, было почти невыполнимым для большинства искателей иночества (или просто «кормления» в монастыре), имевших деревенское происхождение, «невежд и поселян».

Может быть, впервые в истории северного монашества преподобный устанавливает интеллектуальный ценз для ищущих спасения в пустыне, чем сознательно обрубает поток богомольцев и прочих калик перехожих, по большей части приносящих в уединенные монастыри суету и многие страсти «мира сего».

Тотемский дьяк Плешков сообщает о том, что преподобный решительно изгонял из скита «бездельных», не желавших соблюдать Божественные заповеди и святоотеческие предания, а также довольно подробно описывает процедуру приема в скит: «А иже внове аще кто к ним прииждет хотя с ним сожительствовати, настоятель же и братия вся во едину келию сойдутся и смотрят брата того, – аще можно ему с ними и наедине в келии жити. Не сладце же брату тому исперва будет. Не от злобы се творяще, но яко да познают терпение брата того».

Известно, что в бытность Нила все скитское сообщество на Соре состояло из иеромонаха, диакона и 12 старцев, в числе которых были Дионисий Звенигородский и Нил (Полев) – выходцы из Иосифо-Волоцкого монастыря.

Не исключено, что премудрый афонский книжник кому-то казался чрезмерно строгим и надменным, слишком требовательным и высокомерным в своем безмолвном удалении от «мирская мудрствующих и упражняющихся в безсловесном попечении – яже в прибытке монастырскаго богатства и стяжания имений». Однако при всей сложности богословского нарратива преподобного Нила, при всей глубине и неотмирности его мудрований, слоган, если угодно, его служения и монашеского подвига был по-евангельски прост – «отдавайте кесарево кесарю, а Божие – Богу» (Матф. 22:21), словно бы мысленно повторял старец вслед за святым евангелистом Матфеем и добавлял непременно – «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Матф. 5:37).

Слово, не превышающее разумения, слово, соразмерное самому себе, слово, конгениальное подлинному познанию, или гнозису, слово – «глас вопиющего в пустыне» (Матф. 3:3), было для преподобного важнее и сильнее многих мирских искушений и страхований.

В своей книге «Святые Древней Руси» Г. П. Федотов пишет: «В Ниле Сорском обрело свой голос безмолвное пустынножительство русского Севера. Он завершает собой весь великий XV век русской святости. Единственный из древних наших святых, он писал о духовной жизни и в произведениях своих оставил полное и точное руководство духовного пути. В свете его писаний скудные намеки древних житий северных пустынников получают свой настоящий смысл».

Систематизацией и регламентацией монастырского быта (киновийного в первую очередь) занимались многие великие старцы Русской Фиваиды – Сергий Радонежский и Кирилл Белозерский, Димитрий Прилуцкий и Мартиниан Белозерский, Сергий Нуромский и Корнилий Комельский. Однако именно преподобный Нил Сорский впервые вышагнул за грань лишь нравоучительную и хозяйственно-организационную – на зов Пустыни он откликнулся не только своими повседневными скитскими трудами, но и богословскими текстами, трактатами, душеполезными письмами, то есть вступил в диалог со Священным Преданием в самом широком значении, «испытуя Божественая писания» применительно ко всей совокупности спасительных знаний и спасительного опыта Церкви.

Епископ Иустин (Полянский) (1830–1903), духовный писатель и богослов, писал: «Самое драгоценное, что нам осталось после Нила и что конечно пройдет еще сквозь ряд столетий бессмертным зерцалом жития иноческого, – это его созерцательные главизны или скитский Устав, достойный первых времен пустынножительства Египта и Палестины, ибо он проникнут духом Антония и Макария. “Устав скитского жития” или “Предание о жительстве скитском” есть главное и самое важное сочинение преподобного Нила… в самом Уставе святой отец рассуждает исключительно об умном или мысленном делании, под именем которого разумеет внутреннее, духовное подвижничество… преподобный Нил разделяет свой Устав на 11 глав». Он говорит о различии мысленной брани, о борьбе с помыслами, о том, как укрепляться в подвиге против помыслов, о содержании всего подвига, о восьми помыслах, о борьбе с каждым из них, о значении памятования смерти и суда, о слезах, о хранении сокрушения, о смерти для мира, о том, чтобы все делалось в свое время. Как видим, богомыслие Нила носит не отвлеченный, но прикладной характер, более того, он пролагает мистические пути богопознания через самого себя, через собственное сердце, иначе его аскетические рассуждения были бы ничем иным как «биением возду´ха».

Преподобный Нил пишет: «Я, многогрешный и неразумный, собрав нечто от Святого Писания, и то, что говорили нам Святые Отцы, написал сие для напоминания самому себе, чтобы и сам, нерадивый и ленивый, был делателем сих, потому что до этого был пуст от всякой добродетели, духовной и телесной, и, как некий раб, был куплен неподобающими страстями, во всем себя покорив греху. Все сие собрал я не в благодушии своего здравия и не пользуясь тишиной бесстрастия, но связанный сам узами страстной болезни, и не от себя, но от Святого Писания, извлекая малое из многого, как пес, питающийся от крупиц, падающих со словесной трапезы Господней, своих – блаженных отцов. Да будем подражателями их хоть вмале».

Опираясь на труды святых Филофея Синаита и Иоанна Лествичника, во второй главе своего Устава Нил Сорский заводит речь о «различных действиях помыслов, с которыми нужно бороться», выстаривая при этом собственную парадигму внутренней брани против греховных помыслов и страстей.

Старец утверждает, «что война с лукавыми помыслами ведется, и победа в борьбе одерживается, по словам Святых Отцов, различными способами, смотря по мере и степени нравственного совершенства подвизающихся, именно: через молитву на помыслы, через пререкание им, через уничижение их и отгнание. Уничижать, подавлять и отгонять помыслы могут только совершеннейшие, пререкать им или противуотвещать – преуспевшие, новоначальным же и немощным надлежит молиться на них и переводить – превращать их на добрые» (изложение «Устава о скитской жизни» епископом Иустином (Полянским)).

Опытным путем преподобный выдвигает следующие помыслы, борьба с которыми ему представляется наиболее сложной:

– помысел чревообъядения,

– помысел блуда,

– помысел сребролюбия,

– помысел гнева,

– помысел печали,

– помысел уныния,

– помысел тщеславия,

– помысел гордости.

Особо опасными для монаха становятся последние два, ибо, укрепившись, они могут извратить и отменить само иночество, выставив его на посмеяние и поругание.

Читаем у Нила Сорского: «Много и бдительно мы должны наблюдать за духом тщеславия; ибо он весьма сокровенно, со всяким ухищрением, вкрадывается в наши намерения и действия, преграждает иноку путь к истинному преспеянию и силится исказить и извратить дело наше так, чтобы оно было не для Бога, но из тщеславия и человекоугодия». И далее – «Что сказать о презорстве и гордыне? Имена у них различны, а в сущности они – одно и то же: и гордыня, и презорство, и высокомерие, и кичение – все они преокаянные, как говорит Писание: “Бог гордым противится”, “мерзок есть перед Господом всяк высокосердный” (Притч. 3, 34; 16, 5)… Если кто-либо, ради добродетельного жития