Ничего не понимая и не желая понимать в существе церковной мудрости, эти господствующие деятели просвещения и литературы и создали для недальновидных мирских читателей этот искаженный лик нашего отечественного церковного прошлого, в котором как бы монополистом чистого евангельского христианства выступает преп. Нил Сорский, а исказителем христианства преп. Иосиф Волоцкий. Пора русской и церковной литературе освободиться от этой духовно чуждой ей и извне навеянной оценки».

Размышляя сегодня об этом факте, невольно задаешься вопросом, а возможна ли была вообще в принципе такого рода полемика в русском обществе рубежа XV–XVI веков между монашествующими, для которых общение с учениками учеников преподобного Сергия еще было частью их духовного кода, который не допускал мирских в своей сути препирательств и словопрений. По словам преподобного Антония Великого, «В собраниях, которые бывают в монастыре для рассуждения о чем-нибудь, не садись».

С одной стороны, такая дискуссия была невозможна и, скорее всего, ее смоделировали уже в XVIII столетии, когда либеральные идеи просвещенного синодального периода проникли и в церковную историю. Но, с другой стороны, читая сейчас жития святых отцов Русской Фиваиды, а также их собственные сочинения, нельзя не почувствовать значительную эмоциональную включенность преподобных в обыденную жизнь северной пустыни (о чем уже шла речь в этой книге), нельзя не увидеть в их истовом желании услышать зов Пустыни больше человеческого, нежели ангельского, а именно «мучительного и надрывного радения за правду», порой и ценой собственной жизни, страха и смятения, боязни собственного несовершенства и, как говорит Г. В. Флоровский, «творческого замешательства».

Причиной этому «замешательству», можно утверждать, был болезненный разлад и даже раскол «между “интеллигенцией” и “народом” в самой Церкви», «безответственность народного духа… трагедия двоящейся любви, трагедия мистической неверности и непостоянства… трагедия духовного рабства и одержимости… и вырваться из этого преисподнего смерча страстей можно только в покаянном бдении, в возвращении, собирании и трезвении души… Путь исхода лежит не через культуру или общественность, но через аскезу, через “внутреннюю пустыню” возвращающегося духа» (Г. В. Флоровский). То есть это целый комплекс проблем, из которого вполне мог родится эмоциональный спор «иосифлян» и «нестяжателей», спор людей одухотворенных, неравнодушных и болеющих за свое дело.

Однако принятие «внутренней пустыни» было не под силу даже большинству монашествующих Северной Фиваиды, не говоря уже о мирянах. Может быть, по этой причине многое из заповеданного преподобным Нилом Сорским так и не было исполнено, поскольку претило бытовому понимаю веры, отшельничества и богомыслия.

Обряд приравнивался к уставу, а традиция к чинопоследованию.

Да, не дерзнули обуянные страхом братья Сорской пустыни выполнить завещание святого старца – выбросить его бездыханное тело на съедение диким зверям или предать его земле в яме «со всяким бесчестием».

Да, не смог с безразличием наблюдать упадок и разрушение Нилова скита иеромонах Никон (Прихудайлов) и посему нарушил завет преподобного, не умея вместить в себя его слов: «Тщание бо и мне было то, елико по силе моей, да не сподоблен буду чести и славы века сего ни которые, якоже в житии сем, тако и по смерти моей».

Ожидание «возвращающегося духа» стало непосильным испытанием для церковной институции «телесного благообразия», под которым следует понимать не столько «лепоту» и благолепие служения, сколько начетничество и отказ от «внутреннего хранения».

В XVIII веке скит преподобного Нила прекратил свое существование. А на рубеже XIX – ХХ столетий имя святого сорского отшельника многие уже путали то с именем упомянутого иеросхимонаха Нила (Прихудайлова), то с именем преподобного Нила Столобенского, началоположника островного монастыря на озере Селигер в тверских пределах.

* * *

Начало островному пустынножительству Русской Фиваиды было положено, как известно, еще в XIII веке на Кубенском озере. Спасо-Преображенский Каменный монастырь стал первой островной обителью, которая отождествила бескрайние пески Сирии, Палестины и Египта с бесконечными лесными и водными пространствами Русского Севера, белозерских и вологодских земель. Безграничная водная ойкумена оказалась куда более таинственной и коварной, приносящей многие, порой самые трагические испытания отшельникам, пожелавшим таким образом отгородиться от мира, от его страстей и козней.

Среди островных монастырей Северной Фиваиды наиболее известными стали Рождественский Корнилиев Палеостровский монастырь на Онежском озере, Спасо-Преображенский Мартинианов монастырь на озере Воже, Богоявленский Серапионов Кожеезерский монастырь (формально находящийся на полуострове), Кий-островский Крестный монастырь в Онежской губе Белого моря, Зосимова Благовещенская пустынь на Ворбозомском озере близ Белозерска, Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь на Белом море. Особое место в этом списке занимает Воскресенский Кириллов-Новоезерский монастырь в Белозерском уезде.

Михаил Григорьевич Курдюмов (1869–1924), историк, археограф, член императорской, а затем и советской Археографической комиссии, в августе 1919 года совершил служебную командировку в Кириллов-Новоезерский монастырь с целью систематизации архива и библиотечных фондов обители. Читаем в его отчете об этой поездке: «Подъезжая на лошади к Новому озеру, на одном из больших островов которого расположен монастырь, мне ясно представились стройные очертания церковных куполов, белых монастырских стен и башен, как бы поднимающихся из глубины озера, волны которого тихо плещутся о монастырские стены. Чтобы достигнуть монастыря, необходимо с полверсты ехать на лодке. По мере приближения к монастырю стены и башни его, казавшиеся белыми, производили впечатление давно неоштукатуренных и запущенных и в некоторых местах дали трещины. Это – следы переживаемого смутного времени, когда не до ремонта…

Теперь ясно обрисовалось положение монастыря. Он утвержден на сваях и как бы весь плавал в воде. Кельи с северной стороны примыкают к воде и из окон их представляется возможным удить рыбу. Пройдя свайный мост и войдя через святые ворота вовнутрь ограды монастыря, меня поразила та мертвящая тишина, которая царила вокруг, не было видно ни одного монаха, ни одной живой души, а между тем, по сведениям, монастырь насчитывал за последнее время более 60 человек монахов. Из беседы с архимандритом выяснилась и причина такого явления. Оказывается, что Новоезерский монастырь, наряду с другими монастырями, имевшими мощи святых своих основателей и покровителей, перенес много злоключений за текущий год».

Поклонение святым мощам, останкам угодников Божиих, имеет три установленных Святыми Отцами Церкви обоснования.

1. Читаем у святого Иоанна Златоуста: «Бог для того и даровал нам останки святых, дабы руководить нас к подобной ревности, дать нам надежное прибежище и защиту противу зол, отовсюду нас окружающих… Милосердный Бог, дарующий нам бесчисленные случаи ко спасению, вместе с другими путями открыл и тот путь, который может привлекать нас к добродетели, – оставляя нам между прочим мощи святых; ибо гробницы святых возбуждают к подражанию тех, которые на них взирают… Вид гробницы святого, проникая в душу, и поражает ее, и возбуждает, и приводит в такое состояние, как будто сам лежащий во гробе молится вместе, стоит пред нами, и мы видим его, и таким образом человек, испытывающий это, исполняется великой ревности и сходит отсюда, сделавшись иным человеком».

То есть речь идет о