(в миру Николая Ивановича Прихудайлова, постриженника Кривоезерского Троицкого монастыря Костромской епархии) на восстановление почти уже окончательно угасшей обители. Будучи горячим поклонником преподобного Нила Сорского, Никон приступил к своим обязанностям с энтузиазмом. Его стараниями в обители была введена ежедневная служба, введен строгий общежительный устав, были проведены первые ремонтные работы, появились первые благотворители и вкладчики, а 1841 году на Соре началось строительство каменного собора.

Теперь мы никогда не узнаем, почему вопреки строгому запрету святого старца возводить в его скиту соборный храм (этот запрет не посмел нарушить даже Иоанн Васильевич Грозный), Никон все-таки решился на этот поступок. Древние деревянные церкви – Сретения Господня и Иоанно-Предтеченскую разобрали, а для возведения каменного собора был срыт холм, насыпанный еще преподобным Нилом и братьями скита. Однако уже в ходе стройки выяснилось, что Никон находится под следствием за самоуправство и нарушение церковной дисциплины. Дело оказалось в том, что в ходе подготовки строительной площадки открылись мощи преподобного Нила, которые иеромонах Никон «собрал в деревянный ящик и поставил в своей келлии, с намерением впоследствии, при построении церкви, честно погребсти их в ней на том же месте, где они были обретены» (епископ Никодим (Кононов). Однако об этом узнали в епархии (донес кто-то из иноков Кириллова монастыря, которые посещали стройку) и «за самовольный поступок удержания найденных костей в своей келлии и за недонесение о сем своему духовному начальству, иеромонах Никон был епархиальным начальством отрешен от строительской должности в Нило-Сорской пустыни, запрещен на один год в священнослужении, рукоблагословении и ношении монашеской одежды, и сослан на заточение в Иверский Валдайский монастырь, под строгий присмотр настоятеля, с тем, чтобы по истечении годичной епитимии, если окажет признаки исправления, разрешить ему священнослужение и ношение монашеской одежды, но навсегда остаться в числе Иверского братства» (епископ Никодим (Кононов)).

Наказание Никона и выдворение его из Нило-Сорской пустыни строительства, впрочем, не остановили. Оно, говоря современным языком, было заморожено позже, в 1852 году, когда своды почти завершенного собора неожиданно рухнули ровно над ракой с мощами преподобного Нила. Стройка была закончена только через пять лет. С тех пор Нило-Сорская пустынь получила название Тихвинский общежительный монастырь Нило-Сорская пустынь.

В завершение этой истории следует добавить, что в 1847 году Никона (Прихудайлова) освободили из Иверского заточения и благословили вернуться на Сору. То есть он был свидетелем каменного строительства, но участия в нем уже не принимал. В 1852 году (в год обрушения сводов) Никон принял великую схиму с именем Нил и удалился в затвор в Иоанно-Предтеченский скит, в котором восстановил разобранную старую деревянную церковь, которая некогда стояла над гробом преподобного Нила Сорского, а также основал Успенский скит (скорее всего, эти деревянные постройки и описал А. Н. Муравьев в своих заметках).

Находясь в уединении, иеросхимонах Нил попытался возродить скитское житие, заповеданное святым старцем, но, увы, эта его попытка не увенчалась успехом. В эпоху синодальной Церкви сделать подобное было уже невозможно.

Глава двенадцатая

Кирилл Новоезерский

Аскеза нищеты – «Духовное завещание» Нила Сорского – Иосиф Волоцкий и Патриарх Никон – А. В. Карташев – Полемика «иосифлян» и «нестяжателей» – «Творческое замешательство» – Ожидание «возвращающегося духа» – Островное пустынножительство – М. Г. Курдюмов – Поклонение святым мощам – 1919 год – Вскрытие мощей преподобного Кирилла Новоезерского – Новоезерский бунт – Житие Кирилла – «Испытание помысла» – Пострижение Кирилла – Уход из монастыря преподобного Корнилия Комельского – «Блаженны нищие духом» – Обретение места – Преподобный Александр Свирский – С. П. Шевырев – Игнатий (Брянчанинов) – «Вологодский пятак»

Многое из заповеданного преподобным Нилом Сорским исполнено не было. Его интеллектуальные опыты едва ли могли быть усвоены на уровне бытового обрядоверия и выхолощенного уставного благочестия. А его понимание аскезы противоречило не столько повсеместно утвержденному монастырскому киновийному житию, сколько самой доктрине Православного Царства в целом.

Г. П. Федотов так пишет об этом: «Особая, излюбленная Нилом форма аскезы есть аскеза нищеты. В духовной жизни нищета имеет не только значение радикального нестяжания, но и верности евангельскому образу уничиженного Христа. У Нила нищета не обосновывается прямо на Евангелии, но внутренне коренится в нем: “Очисти келью твою, и скудость вещей научит тя воздержанию. Возлюби нищету и нестяжание, и смирение”. Бедность для преподобного Нила не только личный, не только скитский идеал, – отрицание монастырского землевладения прямо отсюда вытекает, – но даже идеал церковный. Единственный из духовных писателей (хотя, быть может, не из святых) Древней Руси, преподобный Нил возражает против храмовой роскоши и украшений: “И нам сосуды златы и сребряны и самыя священыя не подобает имети, такожде и прочая излишняя, но точию потребная церкви приносити”. Ссылаясь на Иоанна Златоуста, он советует приносящему церкви в дар украшение – раздать нищим. Он сочувственно вспоминает даже о том, как Пахомий Великий разрушил нарочно красивые столпы в своем храме, ибо “не лепо чудитися делу рук человеческих”.

Не имея собственности, не имея права докучать мирянам просьбой о милостыни, – в нужде разрешается, впрочем, “взимати мало милостыни”, – монахи должны кормиться “от праведных трудов своего рукоделия”. В отличие от киновии, которая преимущественно живет земледельческим трудом, скитская жизнь требует работы “под кровом”, как менее развлекающей в духовном делании».

Вообще нахождение «под кровом», предполагающее восточную созерцательность и святоотеческое самоотвержение, не вполне свойственны северному монаху, который более тяготеет к общинному бытованию, подсознательно предпочитая дисциплину (с разными допусками) иноческого общежития индивидуальным трудам и молитвенному затвору.

«Свяжи себя законом божественных писаний и последуй тем», – наставляет преподобный Нил Сорский.

Все в этих словах святого старца бесспорно и внятно, очевидно и доступно русскому иноку, кроме одного слова – «закон». По мысли иеромонаха Иоанна (Кологривова), «огромные однообразные равнины, безграничные дали, где безмерная бесконечность, сверхъестественность составляют как бы часть каждодневных переживаний», рождают у русского человека «сознание своей физической слабости и бренности своих дел», непонимание смысла накопления, служения, законопослушания, когда «сегодня (законы. – М. Г.) имеют силу, а завтра потеряют всякое значение».

В том числе и законы духовные…

Неспроста, думается, получила такое распространение (и не только на Севере) поговорка «На Бога надейся, а сам не плошай». Упование на Бога и недоверие перед невидимым и неосязаемым, сердечное умиление и жестокосердие сосуществуют парадоксальным образом, и уже самим фактом своего немыслимого тождества делают «каждодневные переживания» уязвимыми для вечных нападок «началозлобного демона».

Святой же Нил надеется только на Бога. Для него альтернативы Ему на существует. В своем знаменитом «Духовном завещании», написанном перед кончиной в 1508 году, в самоотрицании и самоумалении он доходит до известной крайности (тоже кстати очень по-русски): «Аз недостойный Нил моих присных господ и братий молю: по скончании моем повергните тело мое в пустыни, да изъядят его звери и птицы, понеже согрешило оно, и недостойно оно погребения. Если же сие не сотворите, то, ископав ров на месте, где мы живем, со всяким бесчестием погребите мя. Бойтесь же слов, сказанных Великим