Шрифт:
Закладка:
Нет, Пашка хорошо знал эвенкийскую мифологию, их языческие верования, их обряды. Но никогда не слышал, чтобы тунгусы поклонялись какой-то плите и приносили ей в жертву животных. Что-то новенькое. Наверное, рассуждал он, это малочисленное племя, про которое все давным-давно забыли. Или помнили, но особо не лезли – живут себе люди в глуши, и пусть. Вот они и жили, пока не появился Фадеев со своей турбазой.
Карартынян вдоволь нафоткал плиту, Михаил Петрович отправил в город отколотый кусочек – передал через водителя, который привез новых охранников, – и созвонился с институтом. Теперь оставалось только ждать и заниматься разведочными шурфами.
Жара немного спала, но Пашу поразила другая напасть: окончательно озверев от комариной орды, он густо облился репеллентом. Кто ж знал, что у него на эту химию такая адская аллергия. Целый день он краснел и чесался, а Карартынян ржал как конь и упражнялся в остроумии: назвал его то красной девицей, то красноармейцем, то Павлом Красно Солнышко. Пашка злился, но молчал.
В обед, когда всей гурьбой заваливались в столовую, Паша заметил, что парочка охранников из новеньких бегут к въездным воротам. Чуть погодя к ним присоединился и Володя.
Карартынян тоже засек переполох.
– Опять концерт?! – весело сказал он и засеменил за охранниками, забыв, что еще пять минут назад стонал от голода на весь котлован.
Охранники, встав у ворот, переговаривались между собой. Напротив, метрах в десяти на дороге, устроился очередной мужичок. Он стоял расслабленно и как будто не собирался рваться на территорию, но на сторожей из-под густых темных бровей посматривал сурово.
Мужик был в простой серой куртке, штанах защитного цвета и потертых сапогах. Руки спрятал в карманы. Бородатый, черноволосый, весь какой-то заросший – неровные патлы свисали до плеч, прикрывали глаза. Его губы беззвучно шевелились, словно он напевал что-то себе под нос.
– Он уже с час тут стоит, – сказал Володя, увидев Эдика и Пашку. – Это как минимум. Я прикрикнул сначала, но ему хоть бы хны.
– А прогнать?
– Пробовали. В лес убегает, а потом опять сюда.
Двое из новеньких как раз вылезли за ворота и попытались зайти к мужику с разных сторон. Но тот ждать не стал – развернулся и галопом помчался в тень деревьев.
– Ну вот и что с ним делать?! – всплеснул руками Володя. – Стрелять, что ли? Совсем оборзели.
Пашка хмыкнул. Не на что тут смотреть, обедать пора. Стоит за оградой – ну и пусть себе стоит. Раз на стройку не лезет. Да и охранники здесь, если что.
Он уже успел порядком отойти от ворот, когда заметил, что Карартыняна рядом нет. Оглянувшись, увидел, что Эдик все еще стоит на въезде и тупо пялится в лес. Володя что-то ему говорил, но тот даже не кивал.
– Карик! Ты идешь или нет? – окликнул Пашка. – Жрать же хотел.
Эдик вздрогнул. Потерянно посмотрел сначала на охранников, потом на Пашку, тряхнул головой, словно сбивая сон.
– Задумался я! – брякнул он, когда догнал Пашку в столовой и уселся рядом. – Бывает.
– Чтобы ты, да задумался? – усмехнулся в усы Михаил Петрович, попивая компот. – Тебе несвойственно.
– Ага, – только и сказал Карартынян.
До вечера Пашка откровенно скучал – делать было совершенно нечего. Расчесы на теле уже не так донимали, профессор лениво шпынял практикантов, а Эдик необычно притих и молча рассматривал плиту.
Стемнело. В какой-то момент Пашке показалось, что Карартынян, все так же стоящий над плитой, бормочет что-то себе под нос. Он осторожно подкрался к лингвисту, неуклюже перелезая через колья и разметку шурфов, но уловил только самый конец фразы:
– Что там, то и здесь. Там и здесь.
Чуть не грохнувшись в очередную яму и чертыхнувшись, Пашка решил больше не таиться, позвал громко:
– Карик, ты чего там?!
– А?
Эдик обернулся, его взгляд забегал по сторонам, будто он сразу и не понял, кто его зовет. Фонарь, который провели к плите еще накануне, высвечивал его фигуру со спины, и с такого ракурса Карартынян казался выше и внушительнее, чем обычно.
– Ты чего там бормочешь, говорю?
– Да… Так. Не понимаю я. Ничего не понимаю.
Карартынян сел на корточки, снял кепку и помассировал виски пальцами. Прохладный ветерок приятно поддувал в спину, практиканты возились рядом, посмеиваясь и убирая инструменты.
– Ты про Харги в курсе же? – спросил Эдик.
– Спрашиваешь. Да ты и сам же говорил.
– Ага. Этот мужик вчера… – Карартынян помолчал, но потом быстро добавил: – А, да забей. Знаешь, зачем им шаманы?
– Ну…
– Чтобы души мертвых в Нижний мир уводить, – не дал договорить Карик. – Они считают, что там внизу такие же земли, как у нас, только немного другие. И души там живут после смерти. Но как бы вверх ногами все. Перевернуто. – Он похлопал ладонью по земле, подняв облачко пыли. – И у нас Сэвэки ходит, а у них Харги. Каждому свое. И лучше бы им не встречаться. Вот такие дела, студент. М-да…
Паша не отвечал. Он и так все это знал. Карартынян метнул на него раздраженный взгляд и махнул рукой:
– Ладно, пошли назад уже, устал как собака.
«Было бы от чего. Ерундой занимался весь день», – пронеслось в голове у Пашки, но вслух он ничего не сказал.
Если этой ночью Пашке что и снилось, то он не запомнил. А выспаться ему опять не дали.
Краем сознания он уловил неясный шорох и открыл глаза, пробиваясь взглядом сквозь густоту мрака. Хотел обматерить навязчивого лингвиста, но его хари на этот раз рядом не наблюдалось.
Пашка сел на койке и осмотрелся. Профессор мирно похрапывал напротив, свет из окошка падал на его спокойное лицо. Кровать Карартыняна пряталась в темноте и была не так хорошо видна, но, даже не успев привыкнуть к мраку, Пашка сразу понял: что-то изменилось.
Койка оказалась пустой. Одеяло кучкой валялось на полу, а подушка съехала почти на тумбочку.
– Это еще что?.. – прошептал под нос Пашка.
Снаружи не долетало ни звука. Эдик, конечно, чудак, но не настолько, чтобы ночью гулять по стройке в одиночку. Может, ушел к охранникам? Все равно странно, что один, – не похоже на него. Карартынян хоть вечно и строит из себя невесть что, но на деле трусоват. Это
