Акциос с трудом поднялся. Лихт смотрел на него прищуренными глазами, растянув рот в неестественно широкой улыбке. В отличие от своего напарника, Сайласа, этот хотя бы умел улыбаться.

– Какое испытание болью? – осведомился Акциос.

– Ха-ха, да я смотрю, ты смельчак. Оба правила нарушил в один день, – Лихт поцокал языком. – Испытание окончено. Впредь лезь в драку, когда будешь точно уверен в своей победе. Идите греться в парную.

Спустя два часа блаженного отдыха Акциос снова почувствовал прилив сил. На каждом занятии он всё яснее замечал, что после озера духовной энергии постепенно становится больше, чем потратилось во время погружения. Акциос наслаждался теплом, прикрыв глаза. Посередине потрескивали дрова, пропитывающие воздух чарующим ароматом трав. Ему всегда было любопытно узнать, что же серебряные плащи подливают в эти поленья, что получается такой необычный восстанавливающий эффект.

– Ну ты даешь, – вдруг сказал Акциосу Бенедикт. – Осберт сегодня что-то перегнул. Он в последнее время не в себе, как и все мы. Чем дольше находимся в этом проклятом лесу, тем сильнее сходим с ума. Я поговорю с ним.

– Не стоит.

– Он пришел под конец испытания, когда силы у нас почти иссякли. А то благодаря нашим нещадным тренировкам ты бы их один раскидал. Ох, Акциос, если честно, я рад тому, что ты отказался от моей помощи. Толку от меня бы не было, а это испытание болью, брр… – Бенедикт потряс головой.

– Что за испытание болью, кстати, расскажешь?

– А, нет смысла рассказывать. Пока на себе не опробуешь, не поймешь.

Вечером, как приказал Лихт, Акциос наведался в шатер. Внутри, у арен, никого не оказалось.

– Господин… Лихт? – позвал он. Ответом была тишина. – Господин Сайлас?

Акциос понадеялся, что про его наказание забыли, и хотел было уйти, как вдруг распахнулись портьеры, ведущие в комнату, где он еще ни разу не бывал. Оттуда показался Бенедикт, а следом вышел Лихт и жестом пригласил Акциоса пройти с ним, вытирая руки серым платком от чего-то красного. Лицо мужчины в этот раз было пугающе серьезным.

– Бенедикт? – произнес Акциос.

Однокурсник обратил к нему взор, но глаза его были словно остекленевшими. Он будто не замечал ничего перед собой, лишь держался за перевязанное предплечье и бурчал себе под нос: «Выполнять приказы… Не задавать вопросов… Выполнять приказы… Не задавать вопросов…»

Подойдя ближе, Акциос ужаснулся. А не кровь ли на руках Лихта? Но делать было нечего, он неохотно шагнул за загадочный черный занавес. Портьера привела в маленькую комнату. У стены стояла невзрачная двухъярусная кровать, напротив – две табуретки и стол, заставленный стеклянными банками разного размера. В них что-то плавало, булькало и жужжало. С потолка свисали пучки трав и корений. Из открытого сундука скалились острые предметы. А в самом дальнем углу располагался приколоченный к полу массивный стул со свисающими кожаными ремешками.

Лихт швырнул платок на стол, задернул вход и сказал:

– Проходи на наше почетное место. – И указал на тот странный стул.

«Выходит, испытание болью – это пытки?» – подумал Акциос.

Он повиновался, а сев на стул, заметил, как со стола капает красная жидкость, похожая на сгустки крови. Лихт один за другим стал застегивать ремни, обвивающие кожу, словно удавки. Лопатки сразу неудобно уперлись в твердую спинку стула. С каждым затянутым ремнем Акциос испытывал всё больше страха. В конце концов он понял, что совсем не может пошевелиться, лишь только беспомощно ерзать. А последний ремень преподаватель утянул так сильно, что Акциос невольно сжал кулаки. Закончив, Лихт вернулся к столу и уселся на край.

– Эх, Бенедикт так разнервничался, что перед уходом задел банку с вареньем. Так что перекусить я не успел. Надеюсь, ты никуда не спешишь?

– Нет, – поспешно ответил Акциос.

То, что показалось кровью, было всего лишь вареньем. Лихт наскоро вытер его серым платком, а потом поднес ко рту бутерброд и, с аппетитом откусив, продолжил:

– Акциос, скажи, ты же из простолюдинов? Запомни, в этом нет ничего постыдного. Даже наоборот, нас часто недооценивают. – Он сделал еще один укус. – Да и вообще, статус – далеко не главное. Главное – сила. А на случай, если не сможешь справиться в одиночку, примкни к единомышленникам.

Глядя на жующего Лихта, Акциос расслабился.

«Сила… Лихт тоже простолюдин, но он такой сильный. И если я буду учиться у него, то в будущем никто и не посмотрит на мое происхождение».

– Ладно, на чем мы там остановились? – Лихт запихнул в рот оставшийся кусок и приступил к исполнению наказания.

Первым делом он выдернул из-под потолка пучок трав и поднес к горящей свече. Затем пару раз махнул рукой, отчего помещение наполнилось своеобразным приятным запахом. После этого он отвинтил крышку одной из банок, внутри которой копошились какие-то черные насекомые, и сунул в нее тлеющие растения. От дыма летающие существа опустились на дно банки и замерли.

– Ну вот, можем начинать. – Лихт отложил травы в сторону, взял щипцы и ловко схватил одного из насекомых.

Акциос никогда прежде не видел таких существ. Оно напоминало огромную осу, медленно двигало своей головкой, шевеля большими жвалами, а из продолговатого пуза торчало маленькое черное жало.

– У этих чудесных милашек очень романтичное название – «поцелуй пустыни». Они родом из Игни, живут там, где любое другое существо погибло бы от жары. Сами по себе они не опасны, если не трогать. Но если вдруг их стая обратит на тебя внимание, убежать уже не сможешь. От укусов мышцы сводит так, что тело перестает слушаться. Бывали случаи, когда люди сдирали с себя кожу от невыносимой боли. Но не беспокойся, ты надежно пристегнут.

С этими словами Лихт закатил Акциосу рукав и воткнул жало в кожу. Руку пронзило до самых костей. У Акциоса едва не вырвался крик, но он сдержался и сдавленно застонал, задрожав всем телом. Лихт шлепнул по руке, и скорченная оса упала на пол.

Боль была невыносимой. Такой, что сразу покатились слезы, а в глазах стало темнеть. Акциос не знал, куда себя деть. Он стиснул зубы, сжав кулаки, голова словно наполнилась темным туманом, и вдруг боль резко пропала. Акциос пришел в себя, на месте укуса остался волдырь, как от ожога раскаленным железом.

Лихт смотрел на него, сидя на краю стола, и как ни в чем не