class="p1">Когда я пришел в себя, я лежал полулежа на сланцевой плите, а комната была наполнена тошнотворным зловонием, запахом горящей плоти. Я искал взглядом корчащуюся фигуру, которую в последний раз видел на столе, но эти провода с их смертоносным током, которые я пытался оторвать, теряя сознание, должно быть, были возвращены Высшей рукой, потому что на плите осталась только обугленная и похожая на золу масса.

А человек, который сделал человека, не мог ничего объяснить, потому что он ползал по полу, считал гвозди в досках и дико хохотал.

1901 год

Аннигилятор пространства

Харл Орен Камминс

Во второй половине дня в субботу, 18 августа 1900 года, когда я просматривал ежедневную газету после возвращения с Блендхеймского электротехнического завода, где я работаю, я заметил в рекламном разделе следующее:

"Важное объявления для научных работников и инженеров.

Десять тысяч долларов будет выплачено тому, кто воспроизведет прибор, находящийся сейчас в распоряжении компании…"

Это было все, что я успел прочитать. Какая-то дешевая рекламная затея, подумал я, и тут же забыл об этом объявлении.

Однако, когда ближе к концу месяца я получил очередной номер своей любимой научной газеты, то увидел на первой странице то же самое кричащее объявление. Сам факт появления объявления в этой газете был гарантией того, что предложение было действительно реальным, и я внимательно изучил статью.

В дополнение к вышесказанному в объявлении говорилось, что один из пары сейсмофонов, изобретение, патент на который еще не получен, потерян. Изобретатель умер, и никто пока не смог сконструировать прибор, подобный тому, который сейчас находится в распоряжении компании.

Дополнительная информация будет выслана любому, кто убедит компанию в том, что его запрос вызван не праздным любопытством, а желанием помочь науке в восстановлении утраченного прибора.

Затем последовал величайший из всех сюрпризов: внизу этого интересного объявления стояла подпись человека, представлявшего компанию, – Рэндольф Р. Черчилль, патентное бюро, Вашингтон, округ Колумбия.

Мы с Рэнни Черчиллем были соседями по комнате в колледже, и я часто бывал в его уютном доме на Четырнадцатой улице. Он окончил техническую школу, прошел курс патентного права и вскоре после этого получил должность одного из правительственных инспекторов по патентам в Вашингтоне.

Мой ежегодный отпуск должен был начаться на следующей неделе, поэтому я запланировал короткую поездку в Вашингтон, чтобы увидеть чудесное изобретение, которое, по всей видимости, никто не смог повторить. Я не стал писать Черчиллю, но совершенно неожиданно зашел к нему в субботу вечером, 1 сентября.

Я видел его два года назад в Кейпе; и мне с трудом верилось, что усталый, изможденный человек, встретивший меня в доме на Четырнадцатой улице, был тем самым веселым, легкомысленным Рэндольфом Черчиллем, с которым я охотился и рыбачил всего пару лет назад.

Он выглядел человеком, живущим в постоянном ожидании чего-то ужасного, и еще до того, как закончились наши приветствия, я заметил, что он два или три раза делал паузу и внимательно слушал.

– Думаю, я догадываюсь, чем обязан этому визиту, – сказал он, поднимаясь со мной по лестнице в мою комнату, – и я хотел бы, чтобы Бог дал мне надежду, что вы сможете осуществить то, что до сих пор оказывалось невозможным.

Я сказал ему, что именно благодаря его рекламе была совершена моя нынешняя поездка, и попросил его рассказать мне больше о чудесном изобретении.

– Подождите до ужина, – сказал он, – потому что это долгая история. Мы пойдем в мою комнату, и там я расскажу вам историю столь же странную, сколь и правдивую.

Этот ужин был самым унылым из всех, на которых я когда-либо присутствовал. Черчилль сидел как в каком-то трансе, полностью погруженный в свои размышления; дважды, после того как он внимательно слушал, как тогда, в мой первый приезд, он оправдывался и резко выходил из-за стола.

– Вы с Ранни такие старые друзья, не обращайте на него внимания этим вечером, – извиняющимся тоном сказала мне миссис Черчилль, когда он вышел из комнаты, – этот ужасный случай с сейсмофоном совершенно расстроил нас обоих.

Это было единственное упоминание об этой теме во время ужина, но после того, как мы немного посидели в библиотеке, обсуждая пустяковые темы, такие как успехи Роберта в школе и новая обстановка в доме со времени моего последнего визита, мы с Черчиллем извинились и пошли в его личную комнату.

– Я могу начать с самого начала, – сказал он, вяло опускаясь в мягкое кресло и доставая из-под стола длинную узкую коробку, которую положил себе на колени.

– В ночь на десятое июня прошлого года горничная принесла мне визитку человека, который ждал меня внизу, и сказал, что хочет видеть меня по очень важному конфиденциальному делу. Я взглянул на имя, нацарапанное красными чернилами на клочке картона: "Мартин М. Брэдли", и смутно подумал, кем может быть этот человек, поскольку не помнил, чтобы когда-либо слышал о нем раньше.

– Я велел горничной проводить его сюда, в кабинет, и через несколько минут она ввела в эту комнату человека, который стал причиной появления этих седых волос.

– Он был невысокого роста и худощавый, лет тридцати пяти, как я потом узнал, хотя заботы и лишения так сурово его пометили, что на вид ему было почти пятьдесят. Он нес в руке эту черную, обтянутую кожей коробку, которую вы видите у меня на коленях, и, усевшись в кресло после моего приглашения, произнес:

"Вы, несомненно, удивлены моим визитом, мистер Черчилль, потому что вы, скорее всего, не припоминаете, чтобы когда-нибудь слышали обо мне раньше, но я пришел к вам, потому что знаю, что вы работаете в патентном бюро и мы были знакомы в семидесятые годы, а также потому, что у меня здесь есть нечто настолько ценное, что я не решаюсь отправить это в бюро обычным способом".

– Он открыл ящик, который не выпускал из рук с тех пор, как вошел, и достал из него два черных, оцинкованных обрезиненных прибора, один из которых вы видите здесь.

Черчилль достал из ящика предмет, более всего напоминавший телефонную трубку, за исключением того, что оба конца были вывернуты, подобно тем трубкам, которые прикладывают к уху. Он отвинтил внешнюю крышку и передал обе части мне для изучения.

Примерно в двух дюймах от колоколообразного конца цилиндра находилась мембрана из необычного на вид металла, который, судя по внешнему виду, представлял собой сплав меди и цинка с чем-то еще. Непосредственно над ней, плотно натянутые поперек на неравном расстоянии друг от друга, находились около двадцати тонких немецких серебряных проводов.

– Брэдли открыл