в Корво дракона, в теле которого просветленные привыкли копаться, как личинки, роющиеся в падали овцы, хотя уделом дракона является смерть совсем иного рода, нежели та, что приходит к травоядным животным. Старейшины понимали, что поступки, привитые к корню милосердия, порой дают очень горькие плоды, и посему они пришли просить мою мать не удерживать больше Корво на полпути между живыми и мертвыми. Пусть она позволит ему умереть, как было предначертано ранее. Пусть она сделает это если не ради них, то ради своих детей. Своих драконьих детей – так сказали они, по утверждению инквизитора Рикельмо, и именно эти два слова привели к великому несчастью, наступившему вскоре, потому что мать не только приказала им уйти, но и сделала гораздо, гораздо больше.

Я ответствую, что, заботясь о животных пристава, мать привыкла к ежедневному тяжкому труду; и все же, доверяя рассказам Рикельмо, вы навьючиваете на нее груза больше, чем на мулов, ходивших некогда по крутым тропам к Индиче, где каждый неосторожный шаг наращивает и вздыбливает скальные завалы, пока те с грохотом не срываются вниз, сметая все на пути. Ибо горы, мой добрый синьор, лишь в глазах народа низин прочны и непоколебимы. В действительности же они напоминают погрузившихся в сон стариков, которые трясутся и постанывают, не осознавая, что во сне они отдаляются от своих бесполезных тел, отбрасывают их в сторону, как потрескавшиеся камни, которые на дне ручья кажутся прочными и долговечными, но, если только позволить им просохнуть на траве, трескаются и осыпаются в пыль. И, может быть, не зря пастухи и смоловары с высоких пастбищ называют вершины именами драконов, хотя сейчас они, конечно, не смеют произносить их вслух, трепеща перед сим трибуналом, который уже не щадит даже деревья. Да, я честно признаю, что до меня дошла весть, что вы приказали сжечь весь лес, покрывавший склоны Сеполькро, и выкорчевать уцелевшие от пожара стволы, вероятно, в шишках и обрубках их сучьев усмотрев проказу ереси. Впрочем, отчего же вы в своей охоте на просветленных ограничиваетесь крестьянами и вермилианами, обойдя вниманием их скот, коз, мулов, кур, а также оливки, фруктовые сады и виноградные лозы и, наконец, каменные дома, летние кухни, клети и заборы? Вам хватит занятий на долгие годы, тем более что вы забыли еще и о корнях, которые врезаются в скалы глубже, чем вы сможете пробить киркой или долотом. Да, синьор, на склоне Сеполькро еще много работы. Я сказала.

Больше ничего Ла Веккья сказать не пожелала, сославшись на возраст и женскую слабость. Записанные показания после прочтения она подтвердила как верные, достоверные и правдивые.

Я, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте, епископ сего трибунала, засвидетельствовал вместо нее собственной рукой.

Была отведена в тайную тюрьму.

Записано мной, доктором Аббандонато ди Сан-Челесте, епископом трибунала.

XXIV

В деревне Чинабро в приходе Сангреале, в тайном зале трибунала, в четверг девятнадцатого дня ноября месяца, в праздник Святого Донато, мученика, в два часа утра, доктор Аббандонато ди Сан-Челесте приказал снова привести из тайной тюрьмы женщину, именуемую Ла Веккья, что и было сделано, и она предстала перед судом.

Была допрошена и осмотрена названным Аббандонато ди Сан-Челесте, епископом трибунала, в точности по инструкции Его Святейшества викария, без каких-либо изменений или отклонений от нее.

Женщине была зачитана дальнейшая часть клятвенного признания брата Рикельмо, были заданы вопросы относительно его смерти, а также иные вещи, упомянутые в инструкции. Побуждаемая раскрыть всю правду ради спасения своей души, она отвечала рьяно и пылко.

Признаюсь, в одном мы с инквизитором Рикельмо согласны: мы оба на склоне Сеполькро увидели дракона, хотя для каждого из нас он оказался разной природы. Ваш собрат, несмотря на всю его мудрость, о которой мне неоднократно рассказывали, добросовестно собрал яд, стекающий с уст старых бабок, или же выудил эту чепуху в одной из своих книг так, как будто заметил золотую монету под поверхностью воды и нырнул за ней с ловкостью ребенка. Но когда он рыскал здесь и вынюхивал, мужчина по имени Вироне впервые победил солдат наместника Липпи ди Спина в ущелье на Тимори, там, где солдаты короля Эфраима одолели некогда сыновей графа Дезидерио, а среди них был и Корво, которого главарь разбойников с Ла Вольпе объявил позже своим отцом. Ходили слухи, что разудалая компания с Ла Вольпе свезла с места побоища три воза одних только мечей, острог и множество серебряных украшений, коими обвешивают себя благородные синьоры, прежде чем сесть на коней, закованных в железные доспехи и оттого тяжелых и бесполезных на наших горных тропах. Но ведь с самого начала никто из этих доблестных синьоров, прибывших из приморских земель громить железом еретиков, а между делом достойно разлечься и чем-нибудь поживиться, не ожидал, что все эти мечи, топоры, броня и прочее железо вскоре понадобятся в деле. Они полагали, что мятежники испугаются при виде слуг герцога и смиренно подставят шеи под клинки. И лишь семь повозок благородных мертвецов, собранных с берегов Тимори, которых разбойники возили по окрестным крепостям и деревням, убедили наместника, что дела пойдут совсем не гладко.

Далее я ответствую, что вскоре после этой первой победы над силами герцога человек по имени Вироне, утверждающий, что он наследник графа Дезидерио, созвал своих людей и еретиков из четырех деревень в место под названием Аква Дольче, где он возобновил договор своего рода с вермилионом, смешав кровь с неочищенной рудой. Вскоре после этого события земля начала сопеть и постанывать, а валуны сыпались с вершин в таком изобилии, какого здесь еще никогда не видели, и люди с трепетом повторяли, что драконы движутся в подземном лежбище, хотя даже шествие короля Эфраима не сумело вырвать их из сна. И знайте, что наш страх усугубили большие скальные клыки, упавшие на тропу, ведущую к броду, так что отныне каждый день, отводя животных к водопою, мы не без трепета вынуждены были протискиваться через эти каменные нагромождения. Впрочем, вам тоже следует быть начеку, ибо драконы, синьор, жадны и мстительны. Когда-нибудь их челюсти сомкнутся и прикусят вам край кафтана с той же хищностью, с какой вы меня щиплете, пытаясь добраться до тайных тревог, унаследованных мной от матери. Разве что, по мнению вашего собрата, она вовсе не была моей матерью, и я была не ее дочерью, а безымянным бастардом, которого приютил старый пристав. Но ладно, давайте уже перестанем блуждать среди измышлений инквизитора Рикельмо