мне вполне понятно, почему инквизитор Рикельмо, выросший в монастыре, вдали от сладких плодов лета, позволил себя обмануть рассказами о невинной деревенской девушке и сыне графа. Погружаясь в свой смутный сон, он, конечно, видел их в растрепанной бахроме монашеского плаща и запачканных изгибах пергаментов – дочь просветленных, слабую, хрупкую и полную смирения, и сына великого повелителя, униженного и сломленного боем; он видел, как они вместе бредут через тьму, что является телом умирающего дракона, телом, из которого мы выламываем все новые куски вермилиона, надеясь, что он даст нам взамен богатство, счастье и вечную жизнь. И я думаю, что только наивные желания этого глупца Рикельмо подтолкнули мою мать и сына графа спускаться вниз по пути старых вермилиан, пока они не застряли в рудных гротах, обрастая кристаллами породы, не имея возможности подняться и убежать, хотя бы того и пожелали, потому что неподвижен мир, скрытый между костями земли, и даже смерти в нем не существует. Да, синьор, я понимаю, что в представлении вашего собратa именно такое пристанище в этом безвременье и бессмертии – которое, по сути, является и безжизнью – выбрала для Корво моя мать, чтобы залатать в его теле дыры, проделанные железом – именно так написал в своем отчете Рикельмо, – ибо в глубине души каждая женщина – ткачиха, и каждый разрыв ткани мира калечит ее душу. Вы сами понимаете, моя мать не могла просто задрать юбку и убежать, как поступила бы любая благоразумная молодая женщина, если бы вода принесла к ногам ее умирающего мужчину. Нет, повинуясь своей натуре, она должна была в одиночку нести бремя, которое возложили на нее наш добрый синьор пристав и инквизитор Рикельмо, хотя первый сделал это якобы из любви к графу Дезидерио и его крови, а второй – по совершенно иной причине.

Я подтверждаю, что именно такую ложь придумал для вас инквизитор Рикельмо, и это единственное подтверждение, которого вы сможете добиться от меня, ибо во всей этой истории нет ни капли правды. Почему же пристав, зная о наследнике графа, залегшем, как червь, где-то в жирных складках земли, не пришел к нему на помощь? Почему он не открыл эту тайну старейшинам и не доверился Серво, своему самому верному слуге? По какой причине он предпочел взвалить ее на плечи создания, которое истекает кровью по пять дней под каждой луной, полностью вверив судьбу графства в ее руки?

Подтверждаю, что мне также были представлены дальнейшие результаты расследования инквизитора Рикельмо. Я понимаю, что он был послан в деревню разведать, действительно ли в жилах мужчины, именующего себя моим братом Вироне, течет кровь графа Дезидерио и был ли он зачат во тьме Интестини в утробе моей матери без каких-либо договоров, клятв или обещаний, кои предшествуют браку, но в силу только той близости, что вытекает из общей тайны и страха.

Признаюсь, что мне рассказывали, как, потеряв нескольких алхимиков и целый муравейник простых рабов, король Эфраим поручил добычу вермилиона моим землякам и присматривающему за ними приставу. Однако он не доверял ему и благодаря помощи наших старейшин следил за каждым его шагом, неустанно высматривая в его поступках доказательства обмана и измены. Он приказал своим людям разбить по лагерю на вершинах, окружающих Интестини, и возле замка, образовав таким образом нечто вроде сети, так что пристав не смел даже отправить сообщения своему господину, ни тем более встретиться с Корво во тьме подземных коридоров. Если же вас удивляет, что наши старейшины безропотно на это согласились, то знайте, что просветленные, хотя многие поколения и подчиняются роду графа Дезидерио, в действительности же служат только вермилиону и свету и не отступают трусливо перед тем, что считают неизбежным. Они поклялись в верности королю Эфраиму, в чем свою роль сыграла и смерть моего деда, который, сломленный собственным несчастьем, бросил земляков и перед лицом самого грозного испытания оставил их без своего руководства и совета. Потому старейшины, испуганные и устрашенные мощью королевской армии, поставили Эфраима выше прежних господ, лицемерно расценив молчание графа Дезидерио как согласие. Впрочем, я не смею упрекать их в малодушии, ибо люди могущественнее их или присоединились к королю Эфраиму, или гнусно сбежали, бросив на растерзание тех, чьи ноги оказались не столь резвы. Возможно, в то время это было правильным, но не требуйте, синьор, чтобы я осуждала их.

Я подтверждаю, раз вы настаиваете, что мои братья Вироне и Сальво появились на свет еще до того, как тиран Эфраим умер жестокой смертью. Во всяком случае, так я полагаю, ибо сама была тогда еще маленькой девочкой и не различала эмблем на хоругвях и кафтанах солдат, когда они прибывали в замок с поручениями для старого пристава. Меня пугал резкий блеск солнца на доспехах, и я не смела вглядываться в лица их обладателей. Помню, люди короля Эфраима не появлялись на деревенских улицах, и если была необходимость, старейшины сами ходили в замок, чтобы поговорить с ними. Вместе с тем я соглашусь со словами инквизитора Рикельмо, что мои братья родились вскоре после бойни на Тимори. Но это не значит, что их отцом был воин, возвращавшийся с поля боя, хоть в высокородном, хоть в деревенском облачении. Как теперь понять, от кого они почерпнули свет: от сына графа или, что вероятнее, от батрака или пастуха, ходившего по горам за стадом овец?

Я еще раз говорю, я не верю, что мои братья были зачаты сыном графа Дезидерио, который, будучи запертым во мраке Интестини, также решил заключить мою мать в ловушку своей похоти, чтобы окончательно добиться ее верности и послушания. Да, я знаю по своему опыту, что великие господа беспринципно тянутся за наслаждением и ничего не хотят давать взамен, во всяком случае, не по собственной воле. Они скупы в расплате более бедняков, чему хорошим примером может служить мой брат Вироне – если мужчина, скрывающийся в гротах Ла Вольпе, действительно им является, – который некогда с плачем прибегал, ища защиту в моих руках, а едва объявил себя властелином сей земли, ни словом не обмолвился о сестре, оставив ее во власти сего трибунала. Впрочем, и вы, синьор, скоро испытаете неблагодарность сильных мира сего, ибо ваш сладкий герцог не воздаст вам за тяготы, что вы несете здесь по его воле и ради его выгоды. Напротив, он отплатит вам самой жесточайшей несправедливостью, дабы только доказать, что он вам ничего не должен, так как вы сами все делали ради собственной выгоды в силу порочности