Я ответствую, что нам было наплевать даже на алхимиков, когда они в своих грязных одеждах спускались к приставу, а он кланялся перед ними так смиренно, словно встречал самого короля. И, может быть, так оно и было, потому что бастард Ведасто рассказывал мне, что два-три раза в год он видел в замке старика с большой свитой, которая охраняла его, словно он был отлит из чистого золота. Он жил не с другими магистрами, а в северной башне, и к нему не допускались ни пристав, ни стражники. Всем приходилось делать вид, что они ничего не знают о нем, хотя вермилиане сразу же ощущали его присутствие, потому что, едва он прибывал, пристав отправлял к Интестини мулов за чистейшей рудой, не дожидаясь времени сбора урожая и приема вермилиона. И это было очень странно, рассказывал бастард Ведасто, который, как и все остальные деревенские дети, был тощим, любопытным голодранцем, поэтому однажды ночью ему удалось подняться на стену северной башни по виноградным лозам только для того, чтобы увидеть, как этот странный гость вымачивал старческое тело в чане, полном крови или, возможно, жидкого вермилиона. Сначала он напоминал высохший кожаный мешок, говорил бастард Ведасто, покрытый бесчисленными морщинами, шрамами и бородавками, но позже его тело начало как будто наливаться соком и избавляться от старческой дряблости, сглаживаться и набираться сил. Нет, синьор, старик явно не становился моложе, а только живее, и хотя я постоянно приставала с расспросами, бастард Ведасто никак не мог объяснить или описать это. Возможно, он испугался, потому что все мы тогда считали, что алхимики короля Эфраима похищают детей и забирают у них кровь для своих богомерзких зелий и отваров. Даже моя мать, обычно далекая от женских тревог и рыданий, предостерегала меня от этих странных людей в одеждах, покрытых запретными знаками, и укрывала от них моих братьев.

Я подтверждаю, что все женщины в деревне опасались дурного взгляда слуг Эфраима, потому что он мог прилипнуть к их потомству и наслать на них жестокую болезнь или слабость – что ж вы хотите, синьор, ваша глупая курица Мафальда не одинока в своих страхах. Матери приказывали нам остерегаться королевских слуг, а старшие мальчики рассказывали леденящие кровь истории о безголовых телах, брошенных под стеной замка. Говорили, что утром, прежде чем река смывала их и уносила далеко от деревни, они со стоном жаловались, хотя у них уже не было рта, пытаясь назвать имена своих убийц. Вы и не догадываетесь, синьор, как приятно было слушать эти страшные байки, лежа на мягкой подстилке в дупле вяза, в то время как внизу прохаживались алхимики короля Эфраима в своих высоких колпаках, не подозревая, что мы смотрим на них из укрытия с восхищенным страхом. Мы гадали, может ли кто-нибудь из них быть тем пресловутым тираном, который, по словам Ведасто, так напугал нашего герцога, что тот сбежал до самого берега моря. Даже это большое расстояние, издевались вермилиане в таверне Одорико, не успокоило его страха, и он бы сел на корабль, идущий к дальним островам Востока, если бы не предостережение монахов в сандалиях, что Творец не благоволит правителям, покидающим землю, с которой он связан в силу своего рождения и крови, текущей в нем. Словом, мой добрый синьор, мы, дети, понимали, что существует где-то чужой, робкий герцог, изгнанный чужим кровожадным стариком, который оборачивается королем. И будьте уверены, нас это нисколько не удивляло. Наша деревня была полна стариков, которые в воскресенье вонзали колышки в губы лжесвидетелей и стегали спины прелюбодеев, и мы не видели ничего удивительного в том, что старик сильнее молодых и имеет над ними власть. Однако самого короля Эфраима, если вы об этом спрашиваете, мы так никогда и не распознали. Возможно, он вовсе не посещал Интестини и в рассказах Ведасто заключалось не больше правды, чем грязи под ногтем. Может, бастард придумывал эти истории только для того, чтобы подняться в наших глазах и оживить свое безрадостное существование, так как ему поручали самые грязные и тяжелые работы в конюшне, чистку лошадей и смену соломы, за что его обычно называли Навозником, пока однажды он не исчез из замка, к удивлению всех тех, кто до сих пор презрением и насмешкой отвечал на его хвастовство.

Поэтому я ответствую, что мы сторонились людей короля Эфраима, и они также держались на расстоянии взгляда от деревни; во всяком случае, они стали делать так после первой неудачи. Ведь, как я уже говорила, в самом начале, сразу после бойни на Тимори, они спустились вглубь Интестини вместе с целой толпой рабов, привезенных с Востока. Потом мне рассказывали, что на прибывших с островов была одежда, сплетенная из листьев всевозможных форм, ожерелья из человеческих костей и маленькие барабанчики, висевшие на груди. Кажется, они постукивали по ним пальцами, углубляясь в недра земли, словно шли в бой. Старые вермилиане предупреждали их, что бой барабанов пробудит дремлющего в скалах дракона, и действительно, так и случилось, земля дрогнула и застонала, как раненый зверь, но я была тогда слишком мала, чтобы это запомнить, потому знаю из рассказов других людей, что Интестини проглотила королевских алхимиков вместе с их заморскими слугами. Я слышала только, что слуги короля Эфраима больше не пытались грабить подземелья, и мы, дети, по какой-то странной причине знали, что они не могут быть для нас опасны. Мы бросали в них шишки, если они появлялись в роще неподалеку от Ла Гола, и смеялись, надежно укрывшись в кронах деревьев. Но мне кажется, все это случилось гораздо позже, когда оба моих брата уже появились на свет, и вряд ли это происходило, как утверждает инквизитор Рикельмо, из-за младшего сына графа.

Подтверждаю, добрый синьор, что слуги короля Эфраима плывут по просторам моего детства, как немые золотые рыбки, что встречаются иногда в речке, но никогда не поднимаются к поверхности воды, чтобы полакомиться хлебом с наших рук, как делают эти уродливые бурые угри, которых мы не ловим даже во времена жесточайшего голода, так как они не гнушаются падалью и иной гнусной пищей. И знайте, что именно стражников пристава мы боялись больше всего, тогда как королевские солдаты оставались для нас далекой диковинкой. Я понимаю, что это может удивить вас, воспитанных на равнинах, где враг сжигал целые деревни и разрушал монастыри, украшая их стены трупами монахов. Здесь, однако, все происходило