— Она — великая ведьма, — вздохнул император. — Но слишком много умела и знала. Хватит с неё. И с тебя.

Он протянул руку, и Нордай вложил в неё кожаный мешок.

Ухмылка, и мешок полетел к ногам Нишая, а из него выкатилась голова. Женская. Её лицо казалось синим из-за обилия татуировок.

Плечо Нишая вздрогнуло. Я побоялся, что колдуна сейчас сорвёт, и крепко сжал его руку, не давая схватиться за рукоять меча.

Вряд ли мы сумеем перехитрить императора, увешенного амулетами и явно понимающего в магии больше нас обоих. Другое дело — Нордай. Что бы там ни думал император о сыне и наследнике, ему всего четырнадцать зим. Как не учи мальчишку, ошибок он наделает всё равно.

К сожалению, я — не мальчишка, и убить меня совсем не так просто, как кажется императору. Знай он, кто я — на выстрел бы ко мне сына не подпустил.

— Ты поставил не на того наследника, Нишай, и подвёл меня! — фальшиво сокрушался император, пока я изучал лицо княжича Нордая. — Я не смогу отнять память у всех. Здесь слишком много моих людей, а хороший мастер печатей у меня теперь только один. Зато у меня много мастеров, делающих хорошие амулеты. Ты же знаешь Уека из Пустоши?

Нишай не кивнул. Он сидел неподвижно, как мёртвый. Только рука всё ещё тянулась к мечу.

Император улыбался, наверное, на свой поганый лад он был счастлив.

— Сейчас Нордай убьёт демона в поединке, и все это увидят и восславят его. Уек знает души мальчиков как свои пять пальцев — он сделал правильные амулеты, это будет очень простой поединок. А вот тебя придётся казнить, племянник. Биться с тобой Нордаю ещё рано. Маргон свяжет тебя печатями, а Нордай отрубит тебе голову. Так будет правильно, да… — Император покивал сам себе и возвысил голос: — Но мы можем поступить и по-другому, племянник! Склонись передо мной! Заставь своего демона отдать мне драконий меч, и я оставлю тебя в живых. И даже отдам твоих дикарей — правь ими под властью Нордая. Я казню демона и пощажу тебя.

Нишай помотал головой. Из горла его вырвалось рычание.

Несмотря на всё своё отчаяние, он понимал — что-что — а верить императору нельзя. Раз уж он готов убить собственного сына, то почему должен щадить сына сестры?

— Не торопись племянник, подумай? — прошипел император. — Я клянусь, что отпущу и тебя, и твоих дикарей.

— Я не верю тебе, — прошептал Нишай. — Ты… Ты…

— Убил твою мать? — император изобразил удивление. — Полно, племянник. Сколько может стоить дерзкая баба? Ну, хочешь, я заплачу тебе за неё выкуп?

Я встал и рванул Нишая за плечо, поднимая его на ноги.

— Мы будем биться с Нордаем, — я сказал это так спокойно, что император вздрогнул от холода в моём голосе. — Я и он. Ровно в полдень. Пусть твои воины расчистят площадку для поединка, здесь слишком много камней. Идём, Нишай!

Я наклонился за мешком, накрыл им голову матери Нишая, поднял. А потом почти выволок Нишая из шатра.

Глава 20

Братья

Мы быстро вернулись к своим. Они честно стояли за сорок шагов от шатра. Правда, луки были снаряжены, а Ойгон сидел на спине своей волчицы, Л΄уны, положив на колено обнажённый клинок.

Мавик первым кинулся ко мне, поскуливая от возбуждения, а Чиен — к Нишаю.

— Что случилось, колдун? — воскликнул он. — О чём вы говорили? Да на тебе лица нет!

Я тоже ещё не видел Нишая настолько потрясённым и подавленным. Он балагурил и со связанными руками перед лицом смерти, а тут…

Ойгон, спрыгнув с Л΄уны, протянул Нишаю бурдючок с аракой.

— На-ка, глотни!

Колдун помотал головой.

Он даже говорить не мог, не способный сейчас ни закричать, ни выругаться. Наверное, ожидал от императора какой угодно подставы, но только не этой.

Каждого можно пробить, даже самого сильного. Тут главное — неожиданно нащупать больное место.

Ойгон не сдался и начал силой поить Нишая, раскашлявшегося от такой заботы до слёз.

— Вот, — я протянул Чиену мешок. — Нужно похоронить.

Тот заглянул в мешок и нахмурился.

— Голова? Чья?

Я промолчал, и Чиен аккуратно выкатил голову на камень. Приподнял за длинные волосы, разглядывая.

Трупного запаха не было, и я только сейчас заметил, что голову подвергли мумификации. Шея усохла, а татуировки проступили ярко, как нарисованные.

— Это, она, однако, — сказал Сурлан. — Тут не спутаешь.

Он не стал называть имени.

Может, и не лицо, но татуировки на нём знали все. Даже охотники с самых дальних и диких гор.

По татуировкам в Вайге можно было судить о происхождении человека, о его возрасте, семье и занятиях. У вольных племён ту же нагрузку брали на себя узоры на одежде и амулетах.

Нишай отвернулся, и Чиен осторожно убрал в мешок голову его матери — сестры императора Адджера Страшноголового и Страшноликого — синеликой Исид.

Судя по лицу нашего колдуна, она была неплохой матерью. А вот папаша Камаю с Нордаем попался на редкость мерзкий.

— Добрый император, — сказал Чиен сквозь зубы. — Сам Эрлик сейчас смотрит на него снизу, как ученик на учителя. Это он деморализовать так решил нашего колдуна?

— Добрее некуда, — кивнул я. И спросил: — Скажи, Чиен, ты присутствовал при моём рождении?

— А зачем? — увивился он. — Я же не шаман и не повитуха.

— А знаешь того, кто присутствовал?

Фехтовальщик задумчиво покачал головой. Младенцы — не тот предмет, что заботит ближников правителя. Особенно, если у правителя уже есть сын и наследник.

— А когда ты меня увидел в первый раз? — продолжал я допрос.

Чиен пожал плечами:

— Ну, наверное, в две или в три зимы, когда тебе дарили твой первый меч и в первый раз посадили на спину дракона. До этого времени ребёнок растёт на женской половине, зачем на него смотреть? Вдруг он не понравится Тенгри, и духи заберут его назад? В бедных семьях мальчишкам до первого ножа и имён не дают.

— А ведь я мог бы убить его… — выдавил Нишай сквозь сжатые губы.

Арака помогла, он хотя бы заговорил.

— Кого? — удивился Чиен.

— Императора, — выдохнул колдун. — Два раза. Если