Шрифт:
Закладка:
Во второй день процесса (11 августа) Председатель Н. Н. Таганцев, сенаторы А. В. Лядов и А. Ф. Юршевский огласили обвинительный акт, а также спросили подсудимых, признают ли они свою вину. Сухомлинов и его супруга виновными себя не признали [143, л. 27об.].
Адвокаты Тарховский и Захарьин предприняли ещё одну попытку остановить рассмотрение дела из-за того, что осужденные военно-полевыми судами за шпионаж Иванов, Гошкевич, Думбадзе, Веллер, а также родственники казненного Мясоедова подали прошения о пересмотре их дел, а обвинения против Сухомлинова как раз основывались на указанных выше приговорах. Судебное Присутствие Правительствующего Сената в удовлетворении ходатайства защиты снова отказало [143, л. 30об. -32а].
12 августа суд начал выслушивать свидетелей. В четвертый день процесса (13 августа) свои показания давали свидетели из числа военных. Недруг Сухомлинова, генерал Н. И. Иванов, не стал прямо обвинять своего бывшего начальника в измене. Иванов утверждал, что «Германия и Австро-Венгрия были осведомлены о военных делах России из петроградского источника, но не может сказать давал ли эти сведения Сухомлинов» [95, 1917, 15 августа]. При этом он не смог привести ни одного примера передачи секретных сведений немцам.
Часть показаний Ю. Н. Данилова (с целью недопущения разглашения секретных сведений) была дана за закрытыми дверями, после чего из-за необходимости отъезда в армию данный свидетель был освобожден от нахождения в зале суда [143, л. 32б-33]. «Вечернее время» отмечало, что «его показания – благоприятны для генерала Сухомлинова» [31, 1917, 14 августа].
Н. А. Данилов рассказал, как Сухомлинов просил его составить перечень важнейших мероприятий по военному министерству за время его управления, который потом был найден при обыске у родственника Е. В. Сухомлиновой инженера Гошкевича [31, 1917, 14 августа].
Необходимо пояснить, что этот факт был использован стороной обвинения для того, чтобы доказать причастность бывшего военного министра к шпионажу в пользу Германии и Австро-Венгрии. Однако на самом деле этот перечень Сухомлинов просил сделать для отражения его вклада в военное реформирование, эти сведения были необходимы для биографии военного министра, составлением которой занимался В. Д. Думбадзе. Позже тот был обвинен в шпионаже.
Впрочем, даже в обвинительном акте было прямо сказано, что материал перечня «является лишь кратким обозначением сведений, но не самоценными данными», а «потому заключающиеся в упомянутом перечне данные, не будучи надлежаще дополнены, сами по себе не могли бы способствовать или благоприятствовать военным или враждебным против России планам» [99, с. 459].
Следующий свидетель, К. И. Величко, обрушил на Сухомлинова град обвинений, назвав его «виновником всех неудач, постигших нас во время этой войны» [31, 1917, 14 августа]. Сухомлинов, однако, парировал эти нападки, заявив: «свидетель – узкий специалист, совершенно не считающийся с требованиями жизни. Весь обвинительный материал, выдвинутый свидетелем, является в сущности лишь различием взглядов на задачи современной обороны» [98, 1917, 15 августа].
В пятый день процесса (14 августа) были допрошены А. А. Поливанов и В. Н. Коковцов [143, л. 35об.–36об.]. Учитывая, ту вражду, которая существовала между Поливановым и подсудимым, можно было ожидать от него суровых обвинений в адрес Сухомлинова. Однако показания бывшего помощника военного министра были благоприятны для его прежнего шефа. Поливанов заявил, что «далек от мысли обвинять в недостаточности подготовки армии к войне генерала Сухомлинова», ибо «война – дело не военного министра, а всего народа и, прежде всего, всего правительства». А далее Поливанов кинул камешек в огород бывшего премьера Коковцова, предположив, что «при другом председателе совета министров, например, при Столыпине, было бы на подготовку армии обращено большее внимание» [31, 1917, 14 августа; 98, 1917, 15 августа].
В. Н. Коковцову в этой ситуации пришлось не обвинять Сухомлинова, а оправдываться самому, уверяя присутствовавших, что как министр финансов, он «никогда не чинил военному ведомству препятствий». «Для осуществления военной программы военное министерство потребовало 208 миллионов», – утверждал Коковцов, – «Я согласился на эту сумму». «Потом они увеличили ее до 293 миллионов, я и это им дал». «Вообще с Сухомлиновым у меня почти не было разногласий», – заключил Коковцов и этот вывод, конечно, был на руку подсудимому [67, 1917, 16 августа].
Благоприятный для Сухомлинова тон выступлений Поливанова и Коковцова, на наш взгляд, можно объяснить тем, что они не хотели излишне привлекать внимание общественности к собственной деятельности. По-видимому, при выяснении всех подробностей вопроса о подготовке вооруженных сил к войне могли открыться нежелательные для обоих свидетелей факты, которые разрушили бы удобную для следствия версию о «легкомыслии» и «измене» бывшего военного министра. Об этом свидетельствуют, например, сведения, озвученные 15 августа бывшим помощником военного министра генералом А. П. Вернандером (сменившим в 1912 г. Поливанова). Он неожиданно для многих присутствовавших заявил, что «полный комплект снарядов – до 1000 на орудие армия имела». «Правда, за год до войны, были слухи, что наши союзники увеличивают запас до 1500. И у нас возбудили такой вопрос, но государственный контроль и министерство финансов воспротивились» [31, 1917, 15 августа]. Получалось, что военное министерство хотело увеличить величину боекомплекта, но из-за скупости Коковцова, сделать это не удалось.
С 15 августа суд сосредоточился на вопросе о виновности Сухомлинова в тех проблемах, которые испытывала русская армия с артиллерией. В этой связи был допрошен ещё один его недруг, генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович. В своё время он упорно препятствовал попыткам военного министра изменить ситуацию в этом роде войск. Как вспоминал Владимир Александрович, любое его вмешательство в артиллерийские дела великий князь объяснял корыстными побуждениями Сухомлинова [172, с. 303].
Но на суде Сергей Михайлович был на удивление доброжелателен по отношению к своему бывшему оппоненту и даже стремился преуменьшить степень их прежних разногласий. Он признавал, что «иногда он действительно выходил из подчинения военному министру, но это объяснялось тем, что права его и обязанности не были совершенно регулированы и ограничивались действиями в пределах закона». Излагая речь великого князя, корреспондент отмечал, что «о своих отношениях к Сухомлинову свидетель говорит, что они всегда были очень хорошими; Сухомлинов был его учителем в военных науках, и никаких разногласий с ним лично у него никогда не было» [67, 1917, 17 августа].
Проблемы с оснащением армии артиллерией Сергей Михайлович видел не в «измене» или «легкомыслии» Сухомлинова, а в слабости отечественной промышленности: «наши заводы постоянно запаздывали с выполнением заказов, просили об отсрочках» [23, 1917, 16 августа].
Правда, об одном конфликте с военным министром великий князь всё-таки рассказал, поскольку эта история нашла отражение в обвинительном
