как оказалось, она уже не смогла оправиться. В своей знаменитой речи, произнесённой 1 ноября 1916 г. с трибуны Государственной думы П. Н. Милюков не обошел вниманием фигуру бывшего военного министра. «Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден», – констатировал лидер партии кадетов. С левых скамей, где сидели депутаты от оппозиции, раздались выкрики «Позор» [150, с. 177].

В ожидании суда (март-август 1917 года)

Сразу после свержения самодержавия В. А. Сухомлинов был арестован и снова помещён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, причем в ту же самую камеру. Взяли под стражу и его жену Е. В. Сухомлинову [160, с. 38]. В ходе Февральской революции в Петропавловскую крепость были брошены и некоторые другие члены царского правительства, а также приближенные императорской семьи и высшие полицейские чины. Для расследования «преступлений» этих представителей «старого режима» 5 марта 1917 г. была создана Чрезвычайная следственная комиссия (далее – ЧСК) Временного правительства [88, с. 226].

В. В. Новиков отмечает, что «недостатком» деятельности ЧСК являлась «ее некоторая предвзятость» [97, с. 186]. Однако, на наш взгляд, «предвзятость» являлась не «недостатком», а основной чертой той задачи, которая была поставлена перед комиссией и заключалась по оценке И. В. Лукоянова, в том, чтобы «подготовить осуждение» «старого строя» [88, с. 230–231].

По-другому и быть не могло, так как в ЧСК ведущую роль играли непримиримые идеологические противники самодержавия. К таковым смело можно отнести и её председателя – Н. К. Муравьева (1870–1936). Этот адвокат относил себя к «беспартийным социалистам» и до 1917 г. неоднократно защищал революционеров в ходе судебных процессов. Его заместитель, сенатор С. В. Завадский, дал ему такую характеристику: «задачи Муравьева были безбрежные: он думал об истории… в его голове предносился будущий, чуть ли не ученый, труд о недостатках павшего режима» [63, с. 39].

К числу социалистов и врагов царского режима в ЧСК принадлежал также Н. Д. Соколов, введенный революционной властью в Сенат. Кроме Муравьева и Соколова к левому крылу ЧСК можно отнести меньшевика Карахана и редактора историко-революционного журнала «Былое» Щеголева.

Настроения этой части членов комиссии выпукло передаёт эпизод из воспоминаний полковника С. А. Коренева. Он тоже входил в ЧСК и, занимаясь делом бывшего военного министра М. А. Беляева, предложил его освободить, не найдя ничего преступного в действиях этого генерала. Тут, как писал Коренев, Муравьев встал «на дыбы»: «Как освободить?! Да Вы хотите на нас навлечь негодование народа. Да если бы Беляевы даже и совсем были бы невиновны, то теперь нужны жертвы для удовлетворения справедливого негодования общества против прошлого. А за бывшим военным министром все-таки имеется большой грех – его угодливость перед власть предержащими. За это одно нужно его сгноить в тюрьме» [81, с. 16].

В то же время заметную часть членов ЧСК составляли судебные деятели царского времени, хотя и поддержавшие Февральскую революцию, но стремившиеся к соблюдению строгой законности в работе комиссии. К ним следует отнести, например, заместителя Муравьева сенатора С. В. Завадского, Б. Н. Смиттена, С. В. Иванова, Р. Р. Раупаха. Они не считали возможным ставить в вину бывшим царских министрам то, что они добросовестно служили старой власти, которая в момент их службы являлась законной. Завадский, Иванов, Смиттен, Раупах считали, что деятелей свергнутой власти нужно привлекать к судебной ответственности не за их службу прежнему режиму, а только за нарушение законов, существовавших в царское же время. И, в целом, названная позиция нашла поддержку у Временного правительства, позиционировавшего себя в качестве защитника права и законности.

Это поставило ЧСК в сложное положение. Для решения поставленной задачи нужно было провести длительное и глубокое расследование. Причем первые же допросы показали, как трудно будет найти материал для обвинительного заключения. В этой связи «дело Сухомлинова» для революционных властей представлялось настоящей находкой, поскольку обвинения против генерала в реальных и тяжелых преступлениях были выдвинуты ещё при прежнем режиме. Не случайно, поэтому, уже через два дня после создания ЧСК, на одном из первых заседаний Временного правительства, 7 марта 1917 г., было принято решение поручить министру юстиции принять меры к ускорению судебного производства по обвинению Сухомлинова «в государственной измене» [13, с. 50].

Оказалось, что бывший военный министр является единственной подходящей фигурой для быстрой организации юридически правомерного процесса, который бы наглядно показал «гнилость» прежнего режима.

С этой точки зрения Временное правительство было совершенно не заинтересовано в объективном расследовании деятельности Сухомлинова. Поэтому нельзя согласиться с подходом, предложенным Ю. В. Варфоломеевым, который подаёт «дело Сухомлинова» как обычное, уголовное [28].

Даже сами члены ЧСК не скрывали политический характер процесса над бывшим военным министром. Один из членов ЧСК, генерал В. А. Апушкин, откровенно признал, что в лице Сухомлинова «судили весь режим» [12, с. 10]. Историк и современник событий С. П. Мельгунов писал, что дело Сухомлинова «становилось какой-то лакмусовой бумагой для выяснения вообще изменнических тенденций министров и их вдохновителей» [91, с. 156].

Поэтому неудивительно, что большинство специалистов занимает позицию противоположную той, на которой находится Ю. В. Варфоломеев. Для Н. А. Коваленко, например, с правовой точки зрения дело Сухомлинова» является «мнимым». Указанный автор полагает, что создавая и распространяя в обществе с помощью ЧСК представления о преступной природе царского режима, «новая власть пыталась отвлечь внимание народных масс от насущных проблем, направить их негодование в выгодное для себя русло» [78, с. 20]. У. Фуллер называет процесс Сухомлинова «показательным» и квалифицирует его как «шоу» [183, с. 286–287].

У. Фуллер также полагает, что «инсценировать это действо» решил министр юстиции А. Ф. Керенский [183, с. 286–287]. Выдающаяся роль Керенского в организации деятельности ЧСК не подлежит сомнению. Он постоянно держал под контролем работу этой структуры. Председатель ЧСК Н. К. Муравьев (будучи по должности товарищем министра юстиции) часто ездил к Керенскому и докладывал о том, чего эта комиссия достигла. Известно, что Керенский в целом не был доволен успехами ЧСК [183, с. 80]. Материалов, раскрывавших преступную деятельность царских министров, она найти не могла. В этой связи особое значение для Керенского получило «дело Сухомлинова», где материал хотя бы для формулировки обвинительного заключения имелся.

Впрочем, не отрицая роль Керенского в ускорении суда над бывшим военным министром, нельзя забывать и о факторе Гучкова. Личный враг Сухомлинова, А. И. Гучков, в первом составе Временного правительства занял важный пост военного министра. Хотя у нас нет данных о том, что он пытался привлечь особое внимание кабинета к делу Сухомлинова, логично предположить, что без его участия здесь не обошлось.

Нашу догадку подтверждает то, что находившееся под контролем Гучкова «Вечернее время» сразу после Февральской революции начало создавать соответствующий информационный фон. Близкий к А. И.