Шрифт:
Закладка:
Возможно, речь шла о заказе снарядов металлическому заводу Поля Жиро. Вопрос об этом всплыл на восьмой день процесса (17 августа). Как мы помним, представителем этого предприятия являлся сын друга Сухомлинова, Георгий Свирский. Выяснилось, что Свирский сам явился с соответствующим предложением, и контракт с ним был заключен, но, впрочем, как свидетельствовал генерал Петровский, «не в ущерб русским заводам» [98, 1917, 18 августа]. Иначе говоря, отечественные предприятия не изъявляли желания производить эти снаряды. Таким образом, даже если Сухомлинов способствовал заключения договора с заводом Жиро, он действовал во благо российских вооруженных сил. Комментируя названный эпизод, Сухомлинов заметил: «Меня обвиняют в бездействии власти – за то, что я не руководил деятельностью артиллерийского ведомства. А теперь мне хотят поставить в вину, что я стремился ускорить обеспечение армии снарядами» [98, 1917, 18 августа].
Далее Сухомлинов горько добавил: «меня упрекали здесь в том, что я почти не посещал Главного артиллерийского управления, не интересовался его делами. На это я могу ответить, что при каждом моем посещении Главного артиллерийского управления распускалась злостная сплетня, которая выводила меня из душевного равновесия. Мне нельзя было даже поехать на осмотр заводов в провинцию, чтобы об этом не сказали, что я совершаю поездки с целью получения прогонных денег. Не стеснялся даже говорить так министр финансов» [98, 1917, 18 августа].
В девятый день процесса (18 августа) обсуждался ещё один заказ, в продвижении которого обвиняли Н. Ф. Свирского, действовавшего якобы через Сухомлинова. Речь шла о контракте с заводом «Промета». По этому поводу давал объяснения его директор Н. И. Метальников, всячески хваливший свое предприятие. Были также зачитаны показания данные комиссии Петрова уже умершим Н. Ф. Свирским о том, что он работал бескорыстно [98, 1917, 19 августа].
Подводя итог прениям по артиллерийским делам, Сухомлинов в десятый день процесса (19 августа) заявил: «Упреки за хаос, царивший в Главном артиллерийском управлении, мною не заслужены. Главное артиллерийское управление было забронировано от меня, а я все время добивался возможности поставить во главе его, вместо великого князя, генерала Маниковского, которого здесь так хвалил председатель Государственной Думы [146, 1917, 20 августа].
Сам А. А. Маниковский на суде заявил, что недостатки в снабжении армии были вызваны тем, что никто не смог предвидеть масштаб и характер войны, «всем было ясно, что в России промышленность была развита слабо. Это не секрет ни для кого. Значит, нужно было подумать о том, чтобы поскорей двинуть нашу промышленность. В этом отношении мы запоздали самым роковым образом. Насколько мне известно, было то же и у англичан и французов, хотя их промышленность выше нашей. Но при этом они спохватились раньше и то, что они сделали в 14 г[оду] мы начали делать в середине 15 года». При этом Маниковский подтвердил, что Сухомлинов в разговорах с ним жаловался на то, что у него, министра, ничего не получается сделать с Главным артиллерийским управлением [129, л. 42, 49].
Далее суд занялся исследованием роли подозрительных личностей в окружении Владимира Александровича на предмет их причастности к шпионажу в пользу Германии и Австро-Венгрии. Бывший морской министр И. К. Григорович в этой связи рассказал о том, что одна «знакомая дама» сообщила ему, что «у генерала Сухомлинова бывает в доме австрийский шпион Альтшиллер». И. К. Григорович «не поверил, чтобы русский военный министр, зная, что Альтшиллер австрийский шпион, принимал его у себя в доме, и потому сообщил содержание своего разговора с дамой генералу Поливанову». Через некоторое время при встрече Сухомлинов уверял И. К. Григоровича, что «неправда, будто Альтшиллер шпион, говорил, что Альтшиллер его старинный знакомый» [146, 1917, 19 августа].
При обсуждении этого же пункта был допрошен А. И. Гучков. Он весьма неохотно отвечал на вопросы защиты об источниках своих сведений о шпионах в окружении Сухомлинова. Своего осведомителя в Киеве Гучков называть отказался [129, л. 3]. Случай с Альтшиллером, якобы смотревшим бумаги на столе министра, Гучкову будто бы сообщил подполковник Боткин [129, л. 7–8], который на суд не явился. Другими источниками сведений об Альтшиллере для Гучкова были «преимущественно члены Гос[ударственной] Думы и друг[ие] общественные деятели», среди которых Гучков упомянул Крупенского и Савенко [129, л. 21об.], которых, как и Боткина, на суде не оказалось.
В двенадцатый и тринадцатый дни процесса (21—22 августа) внимание публики и прессы было привлечено к Е. В. Сухомлиновой, рассказавшей о своих весьма отношениях с Натальей Червинской, князем М. М. Андрониковым и Альтшиллером.
В четырнадцатый день процесса (23 августа) на вопрос о шпионской деятельности Альтшиллера свидетель М. В. Алексеев ответил, что Альтшиллер находился под наблюдением, «но реального ничего замечено не было» [130, л. 13].
В шестнадцатый день процесса (25 августа) было оглашено цитированное нами выше письмо М. М. Андроникова императрице Марии Федоровне, написанное на французском языке [140, л. 96об.]. В нём, как мы помним, речь шла о том, что Сухомлинов, дабы удовлетворить непомерные потребности жены в нарядах и драгоценностях, был вынужден брать взятки. На вопрос, откуда он взял эти сведения, князь ответил, что информация исходила от Натальи Червинской, он её не проверял и «никаких других источников не имел» [130, л. 130–132].
В семнадцатый день процесса (26 августа) начался допрос Василия Давидовича Думбадзе, автора биографии Сухомлинова. Он был осужден за шпионаж из-за своей поездки в Берлин весной 1915 года. Необходимо пояснить ее цель. Согласно гипотезе одного из авторов (Ф. А. Селезнева), немецкое руководство стремилось наладить канал связи с Николаем II в обход российского внешнеполитического ведомства, которое возглавлял антантофил С. Д. Сазонов. Связь с Сухомлиновым, а через него и с Николаем II должна была установиться через В. Д. Думбадзе с помощью его друга Георгия Васильевича Мачабели, с которым Думбадзе когда-то вместе учился в Берлине [62, с. 203–218].
Мачабели сообщил Думбадзе, что немцы ведут среди грузинских военнопленных пропаганду, направленную на отделение Грузии от России. Думбадзе рассказал об этом Сухомлинову и предложил выяснить, насколько успешно поставлена названная работа. «Нужно было просто установить, что там делается на самом деле, имеются ли связи с кавказской интеллигенцией, дворянством или
