дали чётко понять, что ни одно северное государство не имеет военных обязательств перед другими. Санкционные распоряжения Лиги Наций не имели практического воплощения». Уже в декабре он сказал, что Норвегия не могла пойти по пути «авантюристской политики», а должна была придерживаться только политики мира.

Помимо Швеции, мы получали некоторое количество военного имущества и иной помощи от западных держав, из Англии и Франции, а также финансовую помощь от Соединённых Штатов. В декабре был поднят вопрос о военном вмешательстве западных держав. Этот вопрос так или иначе обсуждался в январе и феврале. Вопрос рассматривался на общем высшем совете западных держав в Париже в первой половине февраля, при благожелательном к нему отношении. С нашей точки зрения, вопрос был сомнительным и запутанным. Да и с географической точки зрения, эффективная помощь была затруднена. Войска западных держав должны были прибыть через Норвегию и Швецию, но Швеция и Норвегия отказались пропускать войска через свою территорию. Мы могли быть вовлечены в войну с Германией, поскольку немцы воевали против своих врагов везде, где бы с ними ни встречались. Согласно мнению правительства, надо было избегать войны с Германией, поскольку это могло вовлечь нас в войну между великими державами. И ещё один не самый последний аргумент: чтобы помощь была достаточной и эффективной, были нужны крупные военные силы. Но препятствием были уже сами транспортные проблемы, даже если бы было получено разрешение Швеции и Норвегии на проход войск. Надо было исходить из того, что помощь, в любом случае, была бы недостаточной, возможно, подобной английским экспедиционным войскам в Мурманске в 1919 году. Да и эти войска не успели бы вовремя прибыть к месту назначения.

Все эти обстоятельства мы обдумывали многократно. Осторожная позиция в отношении помощи западных держав была обоснована, но раз мира не удавалось добиться и не было известий об иной возможной помощи, то, как говорится, утопающий хватается за соломинку. Дело могло в итоге дойти до того, что мы стали бы частью общего фронта западных держав.

Постоянно уверяют: внешняя политика, особенно великих держав, это – хладнокровное и эгоистичное отстаивание своих интересов. Поэтому мы не могли не задаться вопросом: что в действительности скрывалось за намерениями западных держав? Только лишь помощь нам? Принимая во внимание характер политики великих держав, мы, конечно, понимали, что здесь есть ещё что-то. Военный корреспондент газеты “The Times” писал: «Но, говоря о мужестве финнов, нам необходимо помнить, что они сражаются за наше дело». Россия по договору была союзником Германии, и хотя она не находилась в состоянии войны с Англией, но в экономическом плане оказывала содействие Германии. Какими были вероятные собственные расчёты западных держав: возможность закрепиться в Финляндии и распространить большую войну на север, создавая здесь для Германии новые очаги конфликтов? Как можно догадаться, эти обстоятельства не были забыты. Но противовесом этого была возможность оказаться вовлечённым в прямые враждебные действия против Советского Союза. С другой стороны, не в интересах самих великих держав расширение и приближение к ним других великих держав, что могло означать попадание Финляндии в сферу влияния Советской России и, особенно, мощное продвижение последней в сторону Атлантики. Говорят, что прежде всего в английском народе – естественно, если речь не идёт о его собственных жизненно важных интересах, – моральные, общечеловеческие силы и спонтанные, подчиняющиеся действию чувств, контрдействия проявляются чаще и с большей силой, чем во многих других народах. В оказании помощи нашей стране следование этим высоким идеалам означало поддержку Лиги Наций и претворение в жизнь её недавних решений. Среди великих держав Англия и Франция были наиболее верными сторонниками Лиги Наций. В нашем вопросе, похоже, соединились различные элементы – как относящиеся к сфере «реальной политики», так и высоких идей. Но ни те, ни другие не были достаточны для достижения эффективного результата.

Итак, нам пришлось сражаться в одиночку. Мир или полное поражение – другого выбора не было, несмотря на героическую борьбу и наши значительные победы. Были, конечно, и те, кто с самого начала реалистично, без всякого оптимизма, оценивал создавшееся положение. Один мой знакомый, профессор и офицер Арви Корхонен, знаток общей истории и истории войн, прислал мне с фронта письмо, датированное 12 декабря 1939 года, которое я получил под Рождество. Он ссылался на нескончаемые резервы русских и малочисленность наших войск, особенно на недостаточность складов с боеприпасами. «Наше военное руководство совершило два роковых просчёта, полагая, что русские не способны вести войну в зимних условиях, и что моторизованные войска не смогут действовать в условиях нашей местности», – писал он. Замечу по этому поводу, что, как уже говорилось раньше, маршал Маннергейм не относился к числу тех, кто допустил упомянутые просчёты. С горечью автор письма продолжал: «Какие ошибки допустили наши различные правительства и составы парламента, этого никто не сможет перечислить и точно подсчитать. Всех депутатов и министров надо было бы заставить хотя бы неделю провести в окопах Суммы, Кивиниеми и Коукунниеми. […] Поскольку всегда надо стараться думать о будущем, заглядывая дальше завтрашнего дня, следует признать, что для нашего спасения из лап ЧК и от краха нашего национального существования необходимо чудо – и какое? Помощь со стороны Швеции и западных держав, а также окончание войны между великими державами способны изменить ситуацию в нашу пользу, но всё это надо оставить за пределами расчётов. Представление аргументов было бы только пустой тратой бумаги и чернил. […] Военным путём мы не можем лишить Россию способности к наступлению», – писал он, излагая после этого некоторые мысли по поводу того, что, по его мнению, следовало предпринять.

Наши усилия по достижению мирных переговоров также были нацелены на Стокгольм. В декабре они не привели к результату. Тогда, да и в январе, было недостаточно предпосылок для мирных переговоров. Благоприятный для нас ход военных событий способствовал формированию в Финляндии в декабре и январе весьма оптимистических настроений. Никто не был склонен на бо́льшие, чем раньше, уступки. С другой стороны, и Советский Союз, по причине неудачных военных действий, не хотел переговоров; речь шла о воинской чести Советской России. После того как с середины февраля война стала развиваться в худшем для нас отношении, начали, по крайней мере, частично, меняться и настроения в стране, что могло создать предпосылки к заключению мира. Но тогда, опять же, в силу событий на фронте, начали расти и требования русских. Ситуация зашла в тупик. Мы опоздали, что, как свидетельствует история, в таких условиях весьма обычное дело.

Из моего дневника за 20.12.1939: «Рюти говорил с