Более успешной оказалась следующая миссия, направленная зимой 1981/82 года в центральную горную часть Афганистана — Хазараджат. «Врачи без границ» открыли там четыре амбулатории и больницу в горах, населенных хазарейцами. И все же ситуация в этом регионе — сотни квадратных миль в глубине Афганистана — не вполне совпадала с той масштабной картиной несчастий, нужды и отчаяния, которая рисовалась воображению врачей. «Спустя два года, — отмечалось в их отчете, — природная крепость Хазараджат стала местом освободительного движения, небывалого по своему размаху, успеху и, прежде всего, относительному единству»[636]. Цены выросли астрономически, но регион избежал катастрофы благодаря «возврату к прежней экономической самодостаточности каждой долины». Органические отношения между Кабулом и сельской местностью действительно принесли пользу хазарейцам. Каждый день конвои автобусов, грузовиков и пассажирских такси ехали из городов Бамиан и Бехсуд в Кабул под охраной моджахедов и (на подступах к столице) советских войск. Один арбаб (сельский староста) из Бехсуда объяснял: «Они нуждаются в наших товарах (мясе, шерсти, дровах) больше, чем мы нуждаемся в их товарах (соль, сахар, чай и бензин)». Полевые командиры моджахедов даже ввели ограничения и налоги на свои поставки дров в столицу, что привело к семикратному росту цен в Кабуле: «жители Кабула этой зимой страдали от холода больше, чем хазарейцы!»[637] Правители из ПДПА выслали зажиточных кабульских хазарейцев вместе с их торговлей обратно в провинцию, и некоторые местные жители даже называли эту ситуацию «маленьким освобождением» от власти Кабула[638].

Тем не менее, несмотря на эти небольшие победы, медицинская ситуация в Хазараджате оставалась тяжелой. В регионе на три миллиона жителей был всего один врач: не случайно Хазараджат называли «медицинской пустыней»[639]. Но в первом отчете миссии «Врачей без границ» вопрос о болезнях населения трактовался расплывчато. Авторы отмечали, что их консультации привели «к определению довольно специфического синдрома: ощущения „все болит“ <перевод выражения „besyār dard“>». Его основные симптомы составляли боль во всем теле и боль в животе, а также ощущение жжения в глазах, уретре или спине[640]. «Отсутствие статистических исследований, — заключалось в докладе, — заставляет нас воздерживаться от окончательных выводов»[641].

Неопределенность синдрома «все болит» помогает понять, для чего «Врачи без границ» прибыли в Афганистан. Их миссия резко контрастировала с задачами советских специалистов, желавших превратить здоровые стройные мужские тела в стражей территориального государства. Для коммунистических государств «именно исчезновение тела выражало абсолютную и произвольную природу грубой власти, когда стирался даже физический след отдельных людей или целых народов. Тело является политическим в том смысле, что оно в конечном итоге свидетельствует о власти»[642]. Гуманитарный подход, напротив, не оставлял следов насилия на телах субъектов, а фиксировал соматические стигматы как маркеры истины. Целью «Врачей без границ» было свидетельствование (témoignage) задокументированных признаков истязания, в котором повинно государство; врачи противопоставляли тело тоталитарной власти в качестве контраргумента истины.

И фактические пытки — когда тюремщики со знанием дела причиняют боль человеческому организму, — были идеальной мишенью для такого «соматического» разоблачения. Ясно, что нельзя осудить ураганы или землетрясения за нарушение какого-то священного договора, даже если они уничтожают больше человеческих тел, чем любой Пиночет или Сухарто. В связи с этим стоит обратить внимание на места, где действовали «Врачи без границ». Хазараджат, большой горный хребет, разделяющий Афганистан надвое и населенный этноконфессиональными меньшинствами, входил в число наименее интегрированных в государство регионов. Но для гуманитарных организаций, настроенных на «катастрофичность», такие внутренние пограничные зоны образуют идеальный биотоп. НПО переосмысляли положение дел в таких регионах как «катастрофу» или «чрезвычайную ситуацию», и пренебрежение этими местами со стороны властей автоматически означало, что состояние здоровья жителей там ужасающее, даже в отсутствие гражданской войны. Как отмечал шведский наблюдатель Нильс-Горан Шёблом, французы прекратили отправлять в этот регион специализированных хирургов, поскольку «число серьезных боевых ранений было не столь велико, чтобы требовались специалисты по военно-полевой хирургии». Тем не менее, добавлял он, «медицинские отчеты „Врачей без границ“ ясно указывают на катастрофическую ситуацию в Хазараджате», оправдывающую продолжение гуманитарного присутствия[643]. Если для централизованных режимов горы, меньшинства и «маргинальные территории» были проблемой, то для работы гуманитарных организаций они же создавали оптимальные условия, поскольку здесь удобнее всего было использовать тонкую грань между катастрофой и бедностью, между медициной и политикой, между телом истины и телом власти.

Однако «Врачам без границ» повезло с Советской армией, которая в изобилии оставляла на афганских телах следы насилия. Рано утром 31 октября 1981 года советские боевые вертолеты открыли огонь по больнице «Врачей без границ» в Джагори (кишлак в Хазараджате) и сравняли ее с землей[644]. В здании больницы не было ни персонала, ни пациентов: за три дня до нападения над больницей кружил гражданский вертолет, и это послужило сигналом к эвакуации. Но атака подтвердила худшие опасения по отношению к СССР, и не в последнюю очередь — со стороны нового социалистического правительства Франции, которое дважды заявляло о своей поддержке «Врачей без границ» осенью и весной 1981–1982 годов[645].

В каком-то смысле это было на руку французским врачам, поскольку, по их же собственному признанию, их клиническая работа оставляла желать лучшего. Как объяснялось во внутреннем отчете, присланном из Джагори, в первое время работы доктора раздавали населению много таблеток. Интенсивность таких заболеваний, как туберкулез, иногда снижалась вокруг мест деятельности «Врачей без границ», но по мере уменьшения количества медикаментов болезни возвращались[646]. Синдром «все болит», как отмечалось в отчете, просто отражал неверный подход организации. «Не все причины для начала работы в Афганистане были сугубо гуманитарными, и декларируемая роль свидетеля не оправдывает ipso facto любую деятельность на местах»[647]. Тем не менее миссия по-прежнему считалась оправданной. Помимо призывов к «честной медицине», в отчете отмечалось, что «все больше действительно больных людей приходят к нам сами, чтобы лечиться и лечь в больницу»[648]. Авторы отчета отказались от максималистской позиции témoignage, но остались приверженцами поиска «телесной» истины невзирая на границы.

НА СЛУЖБЕ У ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Такой подход, впрочем, был характерен исключительно для французского гуманитаризма. Вернувшись в Швецию, журналист Бёрье Алмквист размышлял о том, что «многие люди, связанные с „ФЛН-групперна“, рассматривали <советское вторжение> как еще одно проявление советской гегемонии»; «мы поняли, что для гуманитарных миссий нужны деньги, а не