то что Тараки и Амин не смогли добиться каких-либо успехов в своем курсе на этническую диктатуру, жестокость, проявленная ими внутри границ афганского государства, изменила положение на территориях, входивших в воображаемый «Пуштунистан». К апрелю 1979 года в Пакистан бежало 109 тысяч человек, а к сентябрю эта цифра увеличилась почти вдвое, до 193 тысяч[601]. Во время правления Амина число беженцев, нашедших приют в Пакистане, снова удвоилось, достигнув 386 916 человек. Почти половину из них составляли дети.

Массовая миграция дала Пакистану неожиданные возможности. Проект по «запиранию» Афганистана в рамках территориальной государственности потерпел крах, но НДПА невольно снабдила Исламабад фрагментами пазла, сложив которые можно было достичь гораздо более радикальной цели — уничтожить государственный суверенитет Афганистана. Многие из будущих моджахедов были афганскими беженцами, которых Амин вынудил покинуть родную страну. Идея вооружить исламистских партизан, чтобы уничтожить пуштунское националистическое государство — отголоски попытки свергнуть Дауда в 1975 году, — была еще одним нужным Пакистану фрагментом. Следующий фрагмент пазла составляло в изобилии поступавшее в Пакистан американское и китайское оружие. Наконец, еще одним фрагментом была идеология, цементировавшая всю конструкцию: спонсируемый Саудовской Аравией воинственный суннитский ислам, который легко распространялся среди потерявшей корни молодежи. Безумная попытка превратить Афганистан в национальное государство с доминированием пуштунов обернулась тем, что в самом центре «Пуштунистана» возник гигантский транснациональный опытный цех, работавший на полное уничтожение афганского суверенитета. Однако в этом проекте был и еще один, последний фрагмент пазла, с появлением которого в Афганистане стало ясно глобальное значение происходящего.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ

Миллионы афганцев бежали в соседние Иран и Пакистан, и Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ), равно как и гуманитарные неправительственные организации, изо всех сил пыталось противостоять тому, что обернулось вторым по величине кризисом беженцев в истории. Однако, чтобы понять, каким образом они действовали, необходимо углубиться в истоки гуманитарного движения периода холодной войны, то есть вернуться назад — по крайней мере, к кризису в Биафре 1967–1970 годов. После государственного переворота, совершенного в январе 1966 года военными из народности игбо в юго-восточной Нигерии, после ряда этнических погромов и контрпереворота, в результате которого игбо были отстранены от власти, 30 мая 1967 года военный губернатор Восточной области Нигерии провозгласил ее независимой Республикой Биафра. Правительственные войска начали военную операцию по возврату территории, что привело к голоду и появлению на экранах телевизоров по всему миру кадров с изможденными африканскими детьми. Религиозные организации и национальные группы Международного комитета Красного Креста (МККК) наладили помощь с островов в заливе Биафра в морскую гавань новой республики — Порт-Харкорт.

Однако в мае 1968 года этот порт был захвачен войсками нигерийского правительства, и повстанцы Биафры потеряли доступ к океану. Красный Крест лишился возможности доставлять им гуманитарную помощь. Правительство Нигерии отклонило предложение о гуманитарном транзите через линию фронта, да и руководство Биафры отвергало любые варианты перевозки помощи через территорию Нигерии. Попытки получить разрешение на транзитные авиаперевозки также ни к чему не привели. Нигерийское правительство разрешило доставлять помощь только в дневное время и только на позиции повстанцев, что подвергало защитников Биафры прямой опасности обстрела и вынудило бы гуманитарные организации прекратить тайные полеты с островов Сан-Томе (принадлежащих Португалии) и Фернандо-По (испанская колония). Когда Фернандо-По получил независимость и стал называться Экваториальной Гвинеей, вызванные территориальной политикой сложности усилились еще больше. Соседний Камерун поддержал правительство Нигерии, сделав невозможной доставку помощи в Биафру по суше. И даже когда никем не признанное государство признал Габон, руководство Красного Креста решило, что не может действовать и оттуда: Женеве было чрезвычайно важно сохранять нейтралитет.

В итоге Биафра потерпела поражение, преподав наблюдателям тяжелый урок. И хотя «фотографии доведенных до полного истощения детей» и «несмолкающий жалобный плач умирающих младенцев» привлекли внимание мировой общественности к постколониальной борьбе, территориальный суверенитет по-прежнему давал диктаторам право на убийство[602]. Запрещая прямые военные вмешательства и прикрываясь знаменем суверенитета, постколониальные государства могли задушить любой ирредентизм. Потрясенные таким положением дел, бывшие сотрудники французского Красного Креста решили пересмотреть свои принципы. Один из врачей, Бернар Кушнер, воздержался от критических высказываний в адрес Красного Креста, но после катастрофы этот ветеран коммунистического студенческого движения выступил с инициативой, к которой присоединились «ветераны» Биафры — Макс Рекамье, Паскаль Греллети-Босвьей, Жак Берес и Ксавье Эммануэли. Они основали «экспедиционную бригаду Красного Креста»[603]. В начале 1970 года группа провела несколько плохо спланированных операций, а в ноябре того же года независимый журналист Филипп Бернье опубликовал в медицинском журнале «Тонус» статью, в которой призвал молодых французских врачей использовать свои отпуска для того, чтобы принять участие в выполнении гуманитарных миссий в качестве добровольцев[604]. «Разве мы наемники?» — ставил вопрос Бернье. На эту статью откликнулся Рекамье, и после ряда дискуссий Бернье (редактор «Тонуса») и Рекамье выступили с инициативой создания гуманитарной организации «Врачи без границ» (Médecins Sans Frontières — MSF).

Проект основывался на компромиссе: организация не комментирует политические аспекты внутренних конфликтов, и это дает врачам возможность действовать на суверенных территориях, спасая человеческие жизни. Бедственное положение жертв требовало на время забыть о политике ради этики и не выступать против постколониальной территориальности, а действовать в ее рамках. Кушнер выразил свой принцип предельно лаконично: «страдания детей в странах третьего мира — это не правое и не левое»[605]. Однако после спорной операции — помощи иракским курдам — фракция журнала «Тонус» вышла из организации[606]. «Врачи без границ» объявили, что ключевой частью их миссий является témoignage («свидетельствование»). Затем к организации присоединились представители нового поколения врачей, такие как Клод Малюре, в течение года работавший в лагерях камбоджийских беженцев в Таиланде и исполнившийся отвращения к «красным кхмерам». Еще одним участником стал потомок польских евреев Рони Броман. Как и Малюре, он имел опыт работы в лагерях камбоджийских беженцев, что внушило ему скептическое отношение к политической идеологии и в то же время позволило приобрести организационные навыки, которыми должны обладать даже «наемники».

Отказ от границ и идеологии привел к любопытной симметрии, если иметь в виду параллельные процессы в развитии мировой социалистической системы. В 1970‐е годы социалистические режимы вошли в период экономической стагнации и начали сталкиваться с критикой своего отступничества от марксизма как со стороны маоистов, так и со стороны коммунистических диссидентов-ревизионистов[607]. В качестве ответного