защищал сожжение на костре как средство борьбы с ересью и полагал, что еретики, к которым в Англии не следует проявлять терпимости, должны быть «наказаны смертью в вашем огне», если другие методы потерпят неудачу. Тринадцатая глава «Диалога о Тиндейле» направлена на то, чтобы показать читателю, что «сжигание еретиков… законно, необходимо и правильно».

И вот он теперь здесь, в своей тюремной камере. Всего через несколько месяцев его казнят. Лучшая работа, которую он когда-либо написал, «Утопия», появилась на свет почти 20 лет назад и уже почти забыта. Да он все равно не узнал бы себя в этой книге. Многое из того, что было написано после «Утопии», сегодня больно читать. Он мог бы стать таким же великим ученым эпохи Возрождения, как Эразм, но решил, что жизнь бедного схоласта не для него. Этого недостаточно. Он хотел большего, думая, что политическая карьера как раз для него. И все же как политик Мор был, мягко говоря, ничем не примечателен. Действительно, на личном уровне его политическая карьера была не только неудачной, но оказалась еще и фатальной.

Запертый в Тауэре, имея в своем полном распоряжении бесконечные часы, Мор, должно быть, спрашивал себя, кто он, на что потратил свою жизнь и какую память оставит после себя. И, должно быть, ощутил страшную боль, осознав, что не так-то легко дать четкий ответ. Теперь сильнее всего он нуждался в чем-то большом, искупительном, в том, что было способно очистить его биографию от противоречий, неясностей и неверных поворотов жизни. Например, в мученичестве. Скорее всего, без мученической смерти Томас Мор не представлял бы для нас сегодня большого интереса[380].

Как создать мученика

Величайшей задачей, с которой Мор столкнулся в Тауэре, даже более серьезной, чем его «природа, корчащаяся от боли», скорее всего, был поиск ответов на следующие вопросы: как можно сознательно работать над своим мученичеством, не совершая при этом грех гордыни? Можно ли ломиться во врата рая? Или такой поступок отправит вас прямиком в ад? И то, чем Мор занялся в данном случае, было схоже с рискованной работой канатоходца.

Опять же, Мор всегда был склонен к тому, чтобы рассматривать человеческую жизнь как разновидность театра, представление своего рода пьесы. И он работал не покладая рук над созданием из себя неординарной публичной персоны[381]. Различные маски, которые он носил (семьянин, верный слуга короля, защитник веры и т. д.), были частью серьезного проекта самоформирования. Однако по мере того, как становилось все более очевидным, что Лютера и его революцию нельзя больше игнорировать, самоотверженные усилия Мора, должно быть, переключились на роль защитника старой веры от новой ереси. Он полностью посвятил себя служению Церкви и при этом не думал о цене этого служения. Несомненно, Мор искренне служил Церкви, но в то же время он полностью осознавал, что он делал. Он чувствовал себя находящимся на всеобщем обозрении. По мере того как он все больше и больше входил во вкус, а Генрих VIII все дальше и дальше отходил от Римско-католической церкви, лишение Мора королевской милости становилось неизбежным, как и открытый конфликт с политическим истеблишментом Англии. Роль Мора, следовательно, должна была обрести новые функции или, если быть точнее, подвести к окончательным последствиям. Неосознанно Мор получил новую роль под названием «мученик».

Проблема заключается в том, что роль мученика можно исполнять в присутствии других людей, но не тогда, когда речь заходит о Боге. Вы не играете мученика, вы являетесь таковым. Стоя перед Богом, нельзя находиться в маске. Мор был умным и саморефлексирующим человеком, а также искренним верующим. Он знал, что может обмануть бесчисленное множество своих собратьев, но не Бога. Во всем, что касалось Всевышнего, Мору пришлось отложить свое притворство.

В христианском богословии мученичество подразумевает состояние полной пассивности. Вы ничего не можете сделать, чтобы хоть немного «создать» свое мученичество. Это сведет все на нет, потому что будет расценено как гордыня[382]. Истинные мученики умирают со смирением. В течение долгого времени, начиная с Евагрия Понтийского, по крайней мере в IV веке, гордыня (superbia на латыни, hýbris на греческом) считалась самым серьезным из смертных грехов; все остальные проистекали из нее. Так что Мор действительно ходил по тонкой грани[383]. Мы никогда не узнаем, чем закончился этот путь. Католическая церковь, возведя его в сан святых, провозгласила тем самым, что он благополучно достиг небесных обителей. Возможно. Однако важнее, чем прибытие в пункт назначения, является сам процесс хождения. Можно рассмотреть некоторые моменты и попытаться восстановить ту борьбу, через которую пришлось пройти Мору.

Прежде всего, хотя он четко осознавал, что оппозиция короне может стоить ему жизни, Мор хотел удостовериться, что, несмотря на все свои действия, он не призывает смерть. Истинные мученики умирают неохотно. На протяжении всего своего пребывания в Тауэре он старался не делать ничего, что могло бы спровоцировать короля и приблизить кончину. Его позиция была на удивление оборонительной, иногда даже примирительной. Например, отказываясь принять присягу, Мор ясно дал понять, что это его личный выбор и никто другой не должен чувствовать себя обязанным следовать его примеру. И он не возражал, когда члены его семьи принесли присягу[384]. Когда его спросили, какая часть клятвы ему не по душе, Мор ответил, что предпочитает не отвечать, потому что и так слишком оскорбил короля, и что, если «мне придется раскрыть и обнародовать причины, я тем самым вызову еще большее раздражение его высочества. И я ни в коем случае не буду это делать». Он предпочтет «принять все опасности и все зло, которые могут прийти на меня, чем дать его высочеству возможность для еще большего недовольства»[385]. Более того, он также неоднократно давал понять, что не имеет ничего против нового брака короля с Анной Болейн (хотя раньше выступал против развода короля с Екатериной Арагонской). В качестве составляющей его эквилибристских упражнений он должен был пройти долгий путь, чтобы не вызывать недовольство короля[386]. Нелегко, на первый взгляд, примирить образ этого уступчивого, почти готового идти на компромисс Мора с мученичеством. Ведь мученики умирают решительно.

И все же это было мученичество. Поскольку одновременно, часто в одном и том же утверждении, Мор ясно показывает, как мало его заботит собственная жизнь. Если он пошел на соглашение, то не потому, что боится умереть, а потому, что у него есть свои причины: он хочет принять мученичество, а не становиться его причиной. Если его смерть — то, чего