– Надо было проверить, есть ли краска, – выдавливаю из себя. – Хочу потолок в ванной перекрасить.

Ленн кивает, смотрит на меня, засовывая себе в рот розовый кусок ветчины, жует и не сводит с меня взгляд.

– И? – спрашивает он.

– И что, Ленн?

– Мне краски надо покупать или нет? Краска денег стоит, герметическая краска. Немного плесени никого не убьет. Джейни сильная, как ее отец, легкие у нее как у кабана.

– Все в порядке, есть еще краска. В банке кое-что осталось.

Господи, Хуонг. Ты в порядке? Я знаю, что ты в безопасности с Ким Ли, но что ты сейчас чувствуешь, о чем думаешь? Я не бросила тебя. Я не предала. Я все еще твоя семья, твои соседи, твои учителя и твои друзья. И так будет всегда.

– Люди ищут эту девку до сих пор. Развесили плакаты с ее рожей.

Я молчу. Нельзя его провоцировать.

– Плохо дело, Джейн.

Ленн бросает взгляд на половицы, я же смотрю в окно в направлении моей сестры с дочерью.

– Думаешь иногда, что знаешь что-то, – продолжает он. – Но иногда это не так, да?

Я смотрю на плиту. На кочергу.

– Думаешь, все в порядке, потому что всегда все было в порядке, но не угадаешь, как на самом деле дела обстоят, сечешь?

Я смотрю на свою пустую тарелку, сердце начинает биться быстрее, на тарелке его матери высыхают следы от желтка.

– Особенно когда все отлично, работает как надо, а затем все меняется, сечешь?

Из подпола раздается царапанье.

Я смотрю на него. Лицо Ленна не выразительнее стены.

– Больше Arctic Roll не продают в магазине. Не только в магазине за мостом, в «Спаре» тоже его нет, нигде нету. В три магазина подряд заехал, в «Спаре» говорят, его не достать, в большом магазине говорят, что через неделю завезут, в мясной лавке в деревне говорят, что фабрика закрылась. Я тридцать с лишним лет его жру, и тут на тебе. Все.

Я мою его и свою тарелки.

– Ты уверена, что с Джейни все в порядке? – спрашивает Ленн. – Даже писка от нее не слышно.

– Она устала, но мне кажется, температура спадает. Пойду проведаю ее.

– Ага, а я пойду свиней покормлю.

Ленн складывает остатки еды – только со своей тарелки, жир и шкурку от ветчины – в ведро с отходами, потом идет в ванную и закрывает дверь. Я поднимаюсь по перилам и заглядываю в пустую маленькую спальню, к ненастоящему ребенку, спящему на односпальной кровати, а потом спускаюсь обратно к печке.

Я не могу позволить ему пойти в свинарник.

Беру кочергу и разжигаю огонь до тех пор, пока топка не раскаляется докрасна, но потом опускаю кочергу на место.

Раздается звук смыва.

Ленн выходит из ванной, вытирая ладони о комбинезон, и смотрит на меня.

– Ну? – спрашивает он. – Что?

– Джейни в порядке, спрашиваю, или что?

– А, она в порядке. Скоро проснется.

– Чот холодно сегодня дома, да? Я когда с магазина вернулся, внутри было холоднее, чем на улице.

Я смотрю на печку. Дрожащими руками подбираю ивняк и кидаю его в огонь, открывая заслонки.

– Ты что, меня за дурака держишь?

Я качаю головой.

– Нет, конечно же, нет.

– Тут весь день не топили, Джейн! У меня в доме изморозь!

– Я буду следить за огнем, обещаю. Больше он не погаснет.

– Ничего больше твоего сжечь не осталось?

Как же я устала от этого. Сил моих больше нет, как устала.

– Нет, – отвечаю, – ты все сжег.

– Так вот почему?

– Думаешь, я поэтому за огнем не уследила?

– Вот почему ты весь день бездельничала?!

– Да, прости меня, Ленн, я весь день спала с дочкой наверху, потому что она болеет.

Он кивает и берет ведро с отходами. Затем ставит его обратно и говорит:

– Вот почему ты открыла дверь в подвал?

– Что? – Я возвращаюсь обратно к плите.

– Задвижки кто-то открывал.

Огонь обжигает мои икры.

– Нет, – бормочу я. – Я бы ни за что…

Ленн смотрит на ведро с отходами, затем на меня, затем на потолок.

– Даже крика оттуда не слышно, красота какая.

Я чувствую какой-то запах. Печка.

– Видел вас двоих, когда домой возвращался. Обе у меня в фарах мерцали, когда из сарая выходили.

Нет. Я качаю головой, но колени меня не слушаются, не держат. Моя дочь. Моя сестренка. Моя подруга.

– Ленн, нет, – начинаю я, а затем шепчу: – Она по-прежнему там, внизу. – Я показываю на пол и хмурюсь. Сквозь зазоры в половицах толщиной в бумажный лист идет сизый дым, подталкиваемый снизу сквозняком.

Ленн бросает ведро и мчится в полуподвал.

Глава 32

Он отодвигает верхнюю задвижку. Молча.

Я стою прямо за ним.

Из-под двери поднимается сизый дым.

Он откручивает нижнюю задвижку, и дверь распахивается. Оттуда валит густой дым.

Ленн кашляет и делает шаг вперед, а я вижу что-то рыжее у своих ног. Волосы Синти. Она свернулась в клубок на вершине лестницы, внизу, возле его ботинок, ее шарф обмотан вокруг рта.

Ленн машет рукой, чтобы рассеять дым. Я отклоняюсь назад.

А затем подаюсь вперед и толкаю его в спину размером со стену, и он спотыкается в этом сером дыму. Синти поднимается и брыкается, и мы сталкиваем его вниз и кричим.

С ним покончено.

Вниз по лестнице.

Исчез в дыму. Он там, внизу, а мы здесь, наверху.

Я подтаскиваю Синти ближе, захлопываю дверь в полуподвал и тянусь запереть верхнюю задвижку, пока Синти делает то же самое с нижней, у пола.

Но она слишком медлительна. Она хрипит, хватаясь за воздух, делает все слишком медленно. Синти что-то выкашливает. Дверь прогибается внизу, напрягая петли. Рама трещит в стене, бревна скрипят. Он стучит кулаком. Мы обе нажимаем, вдавливаясь в нижнюю половину двери всем своим весом, моя единственная здоровая ступня упирается в стену в поисках опоры. Ленн пятится, и мы отталкиваемся. Из-под двери вьется черный дым. Он снова бьет по ней кулаком, и Синти вскрикивает, напрягая руку и с силой задвигая засов.

Все затихло.

От Ленна не слышно ни звука.

Дверь снова грохочет, новая попытка прорваться сквозь огромные черные железные засовы, но он не может этого сделать. Не под таким углом. Не без разбега. Не с лестницы. Он там, внизу, а мы здесь, наверху.

– Рубашку свою подожгла, – говорит Синти, – твоими спичками. – Она показывает мне коробок спичек.

– Рубашку?

Она кивает.

Дым все еще струится в гостиную сквозь щели в