и остановят графа. Это будет справедливо.

– Это как? – удивилась Арина Терентьевна.

Кстати, только сейчас подумал, что старушеньки в этот вечер даже не сказали ни одной занятной или потешной присказки и поговорки. Видимо, всё происходящее для них слишком тяжело. Бедные женщины. Неправильно, что им приходится иметь с этим дело.

– Нужно уничтожить всё, что создал доктор. Всё, что он узнал, – хмурясь, объяснила Княжна. – Миша, ты же читал его записи? Там много всего? Если это попадёт не в те руки…

– Да. – Каюсь, согласие я дал до того, как вообще успел подумать. – Надо её сжечь.

– Сжечь?! – возмущённо воскликнула Клара. – Мишель, что вы такое говорите?

– Княжна может сжечь всю оранжерею своей магией. – Не уверен, но вроде бы я улыбался, когда это говорил. Не знаю, почему. Наверное, всё-таки сошёл с ума. – Мы можем целиком сжечь лабораторию доктора и уничтожить все его наработки.

– А как же… кликуши? – Не помню, кто первым забеспокоился о них.

Но у Княжны и на них уже были планы.

– Пусть отомстят своим мучителям. Освободим их. Пусть разберутся с лесорубами и охотниками. Их слишком много, а моих волков слишком мало.

– Выпустить кликуш?! Они же чудовища и нападают на всех без разбору. Погибнут невинные люди. Что, если мой отец пострадает?

Мы переглянулись. Промолчали. Клара пыталась спорить, и Коля увёл её спать. Арина Терентьевна после бегала, отпаивала её какими-то травами, чтобы быстрее заснула. Говорит, Клара пыталась убежать, хотела предупредить отца.

Кто ей скажет?

Все ушли спать. Ближе к рассвету пойдём в Курганово: я, Княжна и Николай. Остальные пусть останутся в Камушке.

Княжна позвала меня погулять в саду. Мы долго бродили по заснеженным дорожкам, говорили о какой-то ерунде. Если честно, удивлён, что мне есть о чём говорить с дикой лесной девушкой.

Потом сидели пили чай на кухне, отогревались. На улице очень холодно.

Я наконец-то спросил Княжну про её имя, и…

В общем, передам эту сцену детальнее. Она… тронула меня.

Ох, Создатель, за что? Мне так отчаянно хочется избавиться от этих непрошенных, никому не нужных мучительных чувств.

Мы сидели, пили травяной чай. Пирожки у Стрельцовых, надо сказать, хорошие, но не как у Маруси. У той золотые руки.

– А у вас… у тебя нет имени?

– Есть. Но я никому его не говорю. Даже Дэгрун, хотя она мой самый верный и единственный друг.

– Эта безумная старуха?

Княжна тепло улыбнулась и покачала головой.

– Знаю, она для тебя, пожалуй, такое же лесное чудище, как и я для всех в Великолесье. Но для меня она стала дорогой подругой. Дэгрун заменила мне мать. Но даже ей я не скажу своё имя. Это не безопасно. Вештица смогла бы убить меня, зная настоящее имя. На самом деле… в Великом лесу людям не нужны имена. Там ты – это просто ты. Без имён.

– Это звучит… одиноко.

– Да, пожалуй…

Некоторое время она смотрела куда-то в темноту, на далёкие мерцающие огоньки деревни.

– Хочешь узнать моё настоящее имя?

Она назвала. Не буду записывать сюда. Нет, даже дневнику не доверю этот секрет. Вряд ли он изменит что-либо, вряд ли он возымеет власть над самой Лесной Княжной. Но это наш секрет – мой и её. Пусть так и останется навсегда. Пусть её имя будет только моим.

Сейчас уже выходим. Клара, слава Создателю, спит. Николай дал мне револьвер. У него ружьё. Княжна теперь, когда вештица мертва, сможет колдовать. Пора покончить с этим.

Я уговорил всех сначала заглянуть в Заречье и сказать Марусе с отцом, чтобы они надёжнее спрятались и предупредили людей в деревне. В Мирной этим займутся крепостные Стрельцовых. Клара всё же права: кликуши, вырвавшись на свободу, не нападут только лишь на графа и его людей. Они будут убивать без разбору.

Выходим.

Мы в оранжерее в Курганово. Здесь стук топоров стал невыносимым. От него раскалывается голова. Повсюду в саду люди графа. Все они вооружены. Мы ждём, не знаю чего. Княжна, верно, надеется, что охрану отвлекут волки. Я пока пишу, чтобы как-то справиться с беспокойством. Пока что всё идёт…

В общем, мы пришли в Заречье, чтобы предупредить Марусю. В деревне было тихо, ещё все спали.

Ступени глухо, громко отозвались, когда мы поднимались по крыльцу. Я шёл первым, распахнул дверь и успел удивиться, что та не заперта. Пока Матрёна жила тут, её надёжно закрывали. Но теперь не было необходимости, да…

Я сразу поёжился от холода.

Внутри было темно, и каждый шаг отдавался глухим эхом по стенам.

Казалось, мороз в избе был почти осязаемым. Он поднялся в воздух белёсой пеленой, коснулся моего лица и прошагал мимо к двери. Я оглянулся вслед. Княжна осталась чуть позади. Глаза широко распахнуты, рот приоткрыт. Она всё поняла чуть раньше меня.

А я, как дурак, с какой-то отчаянной, умирающей надеждой позвал Марусю.

Княжна замотала головой и вдруг заплакала. Медленно, точно сломанная кукла, она добрела хромой походкой до лавки, но села всё равно на пол, подтянула к груди колени и уткнулась в них лицом.

– Это из-за меня, – произнесла она почти неслышно.

Даже тогда я не догадался.

Я разрывался между тем, чтобы подойти к Княжне, и тем, что скрывалось в углу, где раньше жила Матрёна.

Зажигать свет не стал. Приоткрыл ставенку. И серый, пронизанный зимой и смертью свет вырвал из темноты Марусю и её отца.

Я узнал их только по одежде. Лица, тела… всё изменилось до неузнаваемости. Не разбираюсь в таких вещах, но…

В углу вдруг зашуршало. Я подскочил на месте, схватился за револьвер.

– Кто здесь?

Княжна вскинула руку, уставившись куда-то в угол. В глазах её дрожали слёзы.

– Не стреляй, – прошептала она, не взглянув в мою сторону.

Это походило на то, будто она и вправду кого-то увидела. Потому что губы её едва заметно зашевелились, но не прозвучало ни слова.

Не смея пошевелиться, я молча наблюдал. Наконец рука её медленно опустилась. Лицо Княжны побледнело, окаменело. Она перевела взгляд на угол, где лежали Маруся с отцом.

– Это сделал доктор. На рассвете. Несколько дней назад.

– Что? Это невозможно.

– Домовой их видел.

– Кто?

Княжна кивнула в угол, откуда раздавался шорох.

– Домовой. Хранитель этого дома. Он здесь. Всегда. Он всё видел.

Я крутил головой. Меня пробрал озноб. Всё это было невозможным. Даже теперь, когда я видел все эти странные, удивительные вещи, всё ещё считаю случившееся невозможным. И в то же время мне так отчаянно хочется увидеть мир, как видит его она. Понять всё, чем она живёт. Напугало бы это меня? Оттолкнуло ещё сильнее?

Всё слишком сложно.

– Я же видел её ночью.

– Что?

– Прошлой ночью… я видел Марусю. Она была в Курганово. Мы говорили. Она успокаивала меня.

– Миша…

Моё собственное имя прозвучало так нежно, с такой болью, такой жалостью, что сердце забилось, словно открытая рана, из которой лилась кровь.

– Ох, Миша… это же была Ночь костров.

– Да, я…

– В эту ночь границы между мирами стёрты. И мёртвые, и духи могут приходить к живым…

И Маруся вернулась в Курганово, чтобы утешить меня.

Она лежала здесь, на полу своей избы, но вернулась из мира мёртвых, чтобы успокоить меня, пожалеть, утешить. Её раны – настоящие, кровоточащие, горячие – были ещё свежи, когда она пыталась залечить моё сердце.

– А озеро… это ваше волшебное золотое озеро? Нужно отнести туда Марусю!

Княжна вскинула взгляд на меня. В глазах серебрились слёзы. Она ничего не сказала. Губы дрожали.

– Озеро, – сказал я беспомощно. – Оно же… заколдованное. Ваш заколдованный лес… он же должен…

– Она мертва.

– Но озеро… – Я повторял это раз за разом, хотя уже всё понял. Было поздно.

Я опустился на пол рядом с Княжной. Мы долго молча сидели. Нужно было бежать, что-то делать, а мы сидели, не в силах пошевелиться, и тишина сгущалась вокруг. В избе было пронзительно холодно, ещё холоднее, чем на улице.

– Это из-за меня, – прошептала Княжна. – Они помогали мне, и поэтому граф их наказал. Из-за меня…

Знаю, она вспоминала заброшенный город посреди Великого леса. Я тоже думал о заросших улочках и накренившейся