еще и потому, что ее устремления легли в основу мирного компромисса 1867 года, в результате которого была создана двуединая монархия. В 1848/9 годах "законная революция" быстро переросла в национально-освободительную войну, в которой Кошут и радикалы быстро затмили неоконсерваторов. Подавление восстания имперскими войсками Габсбургов и русской армией, казалось, оправдывало опасения Кошута относительно Дойчтома и славянства как главных врагов Венгрии.

Реакцией Вены на революции 1848 года, потрясшие монархию на всех ее пограничных территориях, стал эксперимент с серией конституционных и бюрократических реформ, направленных на реконструкцию имперского правления на более централизованной основе. Эти эксперименты провалились во многом потому, что монархия проиграла две войны против Франции с ее союзником Пьемонтом в 1859 году и Пруссией в 1866 году, что привело к результату, которого Габсбурги опасались с момента начала Французской революции, а именно, фактическое изгнание монархии с ее господствующего положения в Центральной Европе и объединение итальянского и немецкого государств.

После поражения от Пруссии венское правительство столкнулось с тремя институциональными альтернативами: продолжать централизаторскую политику, которая была малопривлекательна за пределами двора, армии и бюрократии; ввести федеративную политику, за которую выступали славянские политики, но против которой выступали венгры; или пойти на компромисс с одной только Венгрией, против чего выступали представители других национальностей. Последние настроения нашли отклик среди консервативных и умеренно-либеральных венгерских политиков, которые были лишь временно отброшены в революционную атмосферу 1848 года. Молодой император Франц Иосиф принял доводы своего министра иностранных дел графа Фридриха Бойста о том, что: "Мы должны стоять, прежде всего, на твердой почве... Этой твердой почвой, как обстоят дела в настоящее время, является сотрудничество немецких и венгерских элементов в борьбе с панславизмом". Еще во время Крымской войны император рассматривал возможность переформулировать австрийскую миссию "быть носителем цивилизации на землях, недавно завоеванных для Европы", то есть на Балканах. Протягивая друг другу руки, австрийские и венгерские лидеры нащупывали путь к новой роли в борьбе за пограничные территории. Они начали принимать идею Пальмерстона и других британских государственных деятелей о том, что двуединая монархия послужит оплотом против российской экспансии и в то же время обеспечит им твердую почву, как сказал бы Бойст, для проведения политики продвижения на юго-востоке Европы, если это окажется необходимым для сдерживания устремлений российских государств-клиентов в этом регионе.

Большинство историков признают, что и австрийская, и венгерская стороны пошли на уступки в 1867 году, однако существуют разногласия по поводу того, какая из сторон выиграла больше. Компромисс, или урегулирование, как его предпочитают называть историки, обеспечил монархии определенную институциональную стабильность на протяжении почти двух поколений. Однако сложные институциональные механизмы и процедуры выявили ее фундаментальную хрупкость.

Венгры и румыны были исключены и отреагировали на это с горечью, но даже венгры не были полностью удовлетворены. Их правящая элита продолжала маневрировать между политикой уступчивости на поверхности и сопротивлением sub rosa. Их отношения с королем, также императором Габсбургов Францем Иосифом, которого они презирали, были отмечены тем, что Андраш Герё назвал "значительной долей самообмана и лжи". Уважая себя внешне, они продолжали добиваться дополнительных преимуществ во время пересмотра компромисса в 1897 году и после него. Как отметил Джордж Барани, они оказались в ловушке "несовместимости двух самых заветных национальных целей, а именно "полной" независимости Венгрии и сохранения или восстановления ее "тысячелетней" территориальной целостности".

Урегулирование отношений с Венгрией сделало возможными другие институциональные договоренности с пограничными территориями, в частности, Надьгодба, или Малый Аушглейх, между Венгрией и Хорватией, и создание бывшей польской провинции Галиция в качестве коронной земли под австрийским управлением. Галиция может служить поучительным сравнительным примером того, как работала эта политика.

 

Галисийское пограничье

Политика Габсбургов по интеграции Галиции - австрийской части разделенной Польши - в чем-то напоминала политику России в Царстве Польском. Хотя ритм был иным, наблюдались схожие колебания между предоставлением большей и меньшей степени автономии. Австрийские бюрократы, как и их российские коллеги, разыгрывали этническую карту, пытаясь разделять и управлять поляками и украинцами. И в обоих регионах польская реакция также чередовалась между сотрудничеством и сопротивлением, однако в Галиции сильнее была приверженность первому. После 1867 года австрийское правительство прибегло к своей традиционной политике торга с наиболее активными и организованными местными элитами в надежде склонить их к мирной конкуренции в рамках конституционной системы двуединой монархии. Торг и уступки одной национальной группы, особенно по языковому вопросу, как правило, вызывало бурную реакцию со стороны другой языковой группы в пределах той же пограничной территории. Так произошло в венгерской части монархии, а также в тех регионах, где уступки раздавались менее свободно. В Галицкой коронной земле политика кооптации и компромисса хорошо работала в краткосрочной перспективе, но в долгосрочной привела к расколу.

Реформы Марии Терезии и Иосифа II бросили прямой вызов польской гегемонии над двумя социальными группами, сохранившими элементы русинской (украинской) идентичности, - крестьянством и униатской церковью. По мнению Иосифа, совершившего три поездки в Галицию, эта провинция была погружена в варварство, и работа по ее цивилизации была "огромной". Его аграрная реформа ограничила трудовые повинности крестьянства и предоставила им фактическое владение землей. Несмотря на то что вскоре после его смерти большая часть его реформ была отменена, а многие крестьяне были вынуждены продать свои хозяйства в последующие десятилетия, они почитали его имя вплоть до 1914 года.

С ростом польского национального движения в Галиции в 1840-х годах австрийским бюрократам представилась прекрасная возможность отделить крестьян от их польских помещиков. В 1846 году поляки в вольном городе Кракове подняли восстание под лозунгом восстановления дораздельной Польши. Они попытались привлечь на свою сторону крестьянство, но отказались признать требования русинской интеллигенции о политическом равенстве для всех граждан. Местные австрийские чиновники подстрекали крестьян к смертоносным нападениям на своих польских помещиков, в то время как полиция и армия оставались в стороне. По другую сторону границы Николай I отреагировал на галицийскую резню, издав прокламацию, ограничивающую власть польских помещиков над своими крестьянами. Непродуманный союз между имперскими бюрократами и польскими крестьянами привел к гибели революции в Кракове и помог предотвратить всеобщее восстание поляков против Габсбургов и Российской империи. "1846 год [также] сделал поляков посмешищем в глазах русинских крестьян".

В то же время австрийские бюрократы начали проявлять положительный интерес к идее украинского национального движения как противовеса опасностям как польского, так и русского (панславянского) культурного влияния в пограничных областях Габсбургов. В преддверии революции 1848 года, губернатор Галиции граф Франц Стадион упредил польских помещиков и предотвратил революционные волнения крестьян, провозгласив отмену робы, феодальных повинностей, с освобождением от повинностей. Но правительство отказалось от своих