Ещё предстоит разобраться с бури и свободными даками на Карпатах. Они пока не представляют серьёзной угрозы, находясь зажатыми между языгами и провинцией Дакией. Мы должны полностью контролировать Карпаты. Это вопрос времени. В итоге этот лимес должен стать крепким панцирем защищая сердце Империи.

***

928(175) ноябрь, Карнунт, Паннония

Мы с отцом сидели у кровати матери, хмурые и молчаливые. За окном ноябрьский ветер выл в такт нашему подавленному настроению. Фаустина была совсем плоха. Гален почти всё время находился рядом, делая всё, что мог. Но её состояние оставалось тяжёлым. Она до последнего заботилась о младшей сестре, Вибии Сабинии, пока совсем не обессилела и заботу о девочке не передали рабыням.

Отец ещё в начале весны освободил её от любых обязанностей в лагере. Однако это не принесло улучшений.

Медицина, увы, была бессильна. Да и в моей прошлой жизни она часто оказывалась такой же. Рождение четырнадцати детей не проходит бесследно для здоровья, особенно в этой эпохе, где нет современных условий и лекарств. Возможно, в другом времени и при иных возможностях её состояние было бы иным.

Я осознавал, что она мне не родная мать в буквальном смысле, но к этому моменту я так глубоко впитал дух этой эпохи и её ценности, что мои чувства были искренними. Это уже не было игрой или притворством. Я по-настоящему считал себя римлянином. Прошлое оставалось ценным лишь знаниями.

Она была не просто женщиной, которая заботилась обо мне. Фаустина умела, находясь в тени, быть нашим тылом. Я знал, что буду горевать, если она уйдёт. Больно будет за отца, за сестёр, за нашу семью, которая потеряет свою опору.

Мы ничем не могли ей помочь, но её радовало наше присутствие. Это было трудно и тяжело, но если оно хоть немного облегчало её страдания, мы оставались у её изголовья.

Гален рассказывал что-то о нарушениях равновесия жидкостей в теле, объяснял о лечении. Его слова казались мне странными и отдалёнными от реальной анатомии, которую я помнил из прошлой жизни. Но выбора не было. Нужно было доверять. Гален следовал клятве Гиппократа, а в этой эпохе она воспринималась почти как священный обет.

Не знаю, что сыграло решающую роль: сила организма матери, навыки Галена или просто удача, но спустя полторы недели её состояние стало улучшаться. Она ещё долго оставалась в постели, но мы старались её поддерживать. Я поклялся, что вместе с отцом сделаю всё, чтобы она больше не перетруждала себя.

Мы дарили ей любовь и внимание. Она улыбалась, и я понимал, насколько ей это нужно.

Ещё месяц ушёл на восстановление. К началу декабря она стала заметно крепче, чем радовала нас всех. Зима — опасное время для больных, но мы были императорской семьёй, и у нас было всё необходимое из возможного.

К Новому году мама уже почти оправилась, и мы с облегчением встречали этот праздник.

На 1 января меня вновь ожидала речь. Я собирался озвучить новый тезис нашей идеологии. Отец, выслушав меня, особенно похвалил за него.

***

929(176) 1 января, Карнунт, Паннония

Я сидел за пиршественным столом, мысленно возвращаясь к прошлогоднему празднику. Тогда мой дебют с речью был всего лишь первым шагом в новый мир идей, а сейчас это казалось далёким воспоминанием. Прошедший год был насыщенным, полным труда и достижений. Мы заложили основу для прочного мира и реформ, которые, я верил, изменят Империю навсегда.

Это был хороший год.

Настал мой черёд выступать. Я встал, обвёл взглядом собравшихся и направился к месту, где стоял в прошлом году. Теперь аудитория знала, чего ожидать. Это было одновременно облегчением и вызовом. Я не мог позволить себе снизить планку.

— Сальве, достойные мужи Империи! — начал я с поклоном. — Я рад видеть вас вновь за этим столом, где собрались те, кто своим трудом и добродетелями укрепляет Рим и ведёт его к процветанию. Прошлый год был для нас испытанием, которое мы прошли с честью. Мы доказали, что способны меняться, чтобы стать сильнее, чтобы сделать нашу Империю могущественнее. Это было достойное начало для идей, провозглашённых год назад.

Я остановился, чтобы дать аудитории переварить мои слова. Глаза гостей были устремлены на меня, и я чувствовал, как растёт их ожидание.

— Порядок имеет начало, но не имеет конца, — продолжил я. — Как и наше мироздание. Дом можно построить, но порядок в нём нужно поддерживать постоянно, иначе он превратится в хаос. То же самое относится к Империи. Наша новая философия, отражающая мировой порядок, не может остановиться на достигнутом. Мы должны развивать её, строя порядок там, где царит хаос. Порядок должен постоянно развиваться. Это нам показывает Логос через Януса.

Я говорил медленно, подчёркивая ключевые моменты. Философы кивали, уловив знакомые мотивы.

— Отныне, мы, римляне, — это народ порядка. И есть беспорядок. Мы можем его назвать хаос. Также в мире есть порядок, который мы несём его в мир, разрушая хаос. Хаос есть как вне Империи, так и внутри. Не стоит думать что наша Империя защищена от источников хаоса. И наша задача — уничтожать его, выстраивая на его месте порядок, приближая Империю к воплощению Логоса. Для этого нужно не только действовать, но и понимать что такое хаос. Уничтожая же хаос, мы увеличиваем порядок, приближаем нашу Империю с каждым шагом в практическому воплощению порядка Логоса. Мы будем строить порядок, и вскоре для всех будет видна разница!

Зал наполнился аккламациями:

— Bravo! Euge! Optime!

Я выдержал паузу, позволяя шуму утихнуть, и продолжил:

— Один из источников хаоса, о котором мы должны поговорить сегодня, — это религия.

Возгласы удивления и шёпот пронеслись по залу.

— Проблема не в самих богах или пантеонах, — пояснил я, — а в том, что множество верований, каждая со своими законами, создают противоречие. Империя одна, порядок один, но боги разделяют нас. Египтяне чтут Амона-Ра, иудеи поклоняются одному Богу, христиане говорят о Сыне Божьем, который единосущен Отцу. Мы же чтим Юпитера, которого греки зовут Зевсом. Эти различия становятся источником беспорядка. Это источник противоречия. Как примирить эти верования в единой Империи?

Зал напряженно слушал, но когда речь зашла о христианах немного расслабились, понимая к чему я веду. Проблема была знакомой.

— Решение лежит в философии, а не в пантеонах.