Обвинения вскрывали болезненные темы, и вожди часто пытались подавить бунт силой. Однако центурии римских солдат вмешивались вовремя, и вождь оказывался в положении, когда его действия интерпретировались как мятеж. Некоторые воины переходили на сторону старейшин, усиливая их позиции. Такие вожди арестовывались, а но чаще казнились. Оставлять их в живых было опасно. Управлять бывшими воинами и делать из них рабов очень сложно. Лишь на изнурительную работу чтобы за пять лет сгинули, или же предложить карьеру гладиаторов.

Населенный пункт, мы брали в окружение, дабы умные не смылись и предупредили иных вождей.

Таким образом общину зачищали, оставались лояльные или нейтральные к старейшине.

После устранения старого вождя община выбирала нового. Чаще всего это был уже договор. Этот процесс проходил под строгим наблюдением легионеров. Если и кидал кто вызов новому вождю, то старались это дело контролировать так, что бы кто буйный не заменил нужного человека и нарушил переворот. Новый вождь приносил клятву старейшине, подтверждая лояльность его власти и Риму.

Там где старейшина был уверен что все под контролем наши легионеры уходили. Где нужно было немного прикрыть, оставляли по необходимости.

Этот процесс повторялся из общины в общину, пока не завершилась зачистка. Весь этот переворот занял почти четыре месяца. В августе мы собрали всех старейшин на большой тинг. Как и ожидалось, возникли сложности. Многие пытались использовать перемены для усиления своей власти. Я предложил простой и убедительный способ урегулирования:

— Если кто-то нарушает договорённости, пусть догоняет тех вождей, которых он сам недавно сверг. А тинг, из-за уменьшения количества старейшин становится более управляемым. Общины казненных старейшин перейдут к живым.

Эта угроза быстро вернула старейшин к порядку. Они осознали, что своими руками уничтожили военную аристократию и теперь находятся в положении зависимости от нас. Их беззащитность заставила их прекратить споры.

К концу августа мы завершили реорганизацию. Новые тинг-сенаты, созданные из старейшин, управляли общинами. Вожди, лишённые былой независимости, стали фигурами, подконтрольными старейшинам и Риму. Мы уничтожили военную иерархию варваров, разрушив её изнутри.

Вернувшись в лагерь, мы решили, что настало время распустить большую часть легионов. Нанятые вспомогательные войска начали демобилизацию. После триумфа в Риме Пертинакс займётся перестройкой лимеса на севере. Ресурсы и планы для этого уже подготовлены. Остальные народы — костобоки, бури, роксоланы — пока не представляли угрозы, но их очередь тоже придёт. Сейчас же Империи требовалась передышка.

***

929(176) июль, Тера Марция, Паннония

Нагрузив телегу последними корзинами с овощами и фруктами, Гай Марций Руф уселся на козлы и слегка шевельнул поводьями, подгоняя лошадь. Сегодня восьмой день недели, а значит, пора отвезти товар на рынок в город.

На телеге лежали свежие овощи: капуста, лук, чеснок, репа, бобы а также фрукты — персики, сливы и инжир, только недавно собранные в саду. Всё это было уложено аккуратно, чтобы ничего не помялось в пути.

Дорога заняла около двух часов. Подъезжая к городским воротам Виндобоны, Гай оказался в числе других фермеров из окрестных деревень. На рынке он привычно передал продукцию знакомым торговцам. Пересчитав асы и сестерции, он удовлетворённо кивнул. Всё сошлось. Сам он не был мастером торговли — терпения, чтобы весь день сидеть за прилавком, ему недоставало. Конечно, продавать самому могло бы быть выгоднее, но так он экономил время. Отдав товар оптом, Гай мог немного отдохнуть, заняться домашними делами или просто посидеть в таверне, обменявшись новостями с приятелями.

Сегодня дел было немного, и он направился к знакомой попине. У входа он удивился: хотя был уже обед, в помещении царила теснота. Такой толпы он здесь прежде не видел.

И тут его стоящего в двери заметил знакомый бондарь Павлий Лонгин:

— Эй, Руф! Сюда иди! Место есть! — окликнул его Павлий Лонгин, бондарь и давний знакомый.

Бывший легионер кивнул и протиснулся к лавке, где уже сидели ремесленники, рабочие и фермеры. Гай удивился: обычно посетители таверны делились по ремеслу, а здесь всё перемешалось.

Когда к нему подошёл серв, он заказал похлёбку, хлеб и кувшин простого вина. Сегодня можно было немного расслабиться.

— Павлий, — обратился он, ожидая еду, — что это тут сегодня такое? Почему такая толкотня?

— Ты ещё не знаешь? — Павлий рассмеялся. — Конечно, ты ведь редко выбираешься в город.

— Что случилось? — нахмурился Гай.

— Ха! Да ты и представить не можешь! В город прибыл некий ученик великого философа. Уже несколько дней он на форуме рассказывает о новом учении, которое, говорят, придумал сын императора.

— И что? — Гай пожал плечами. — Мало ли у нас в Империи всяких учений.

— Ну… — Павлий задумался. — Говорят, это нечто важное. Сегодня он опять будет выступать, вот все и хотят успеть поесть и послушать.

Гай задумался. Еда в таверне располагала к отдыху, а к новому учению он пока относился с лёгким безразличием. Но почему бы не послушать? Новостей в деревне немного, а тут хотя бы будет, о чём поговорить на неделе.

— Ладно, можно сходить. — кивнул он. — Главное, сначала подкрепиться.

— Это первейшее дело! — рассмеялся Павлий. — Кто ж будет слушать на пустой желудок?

Когда принесли похлёбку, Гай с удовольствием выел её до последней капли, доел хлеб и махнул немного кислого вина. За долгую жизнь легионера он пил всякое, так что придирчивым не был.

Вместе с другими фермерами он направился на форум. Там, на небольшом помосте, стоял человек лет тридцати пяти в слегка потрёпанной тунике. Его звали Авл Тассий. У него был проницательный взгляд, характерный для людей, занятых науками. Обычно такие философы учили детей богатых граждан, а публичные выступления давали редко.

Философ начал с похвал императору-философу Марку Аврелию, его добродетели и мудрости, а также упомянул его заслуги в защите Империи от варваров. Всё это было известно большинству слушателей, и начало речи показалось скучным. Затем он перешёл к похвалам сыну императора, Люцию Аврелию Коммоду. Это вызвало лёгкие усмешки: говорить о мудрости юноши, которому ещё нет двадцати, многим казалось преувеличением. Неужели так плохо у власти, что уже посылают ученых хвалить мальчишку?

Но дальше философ рассказал о своем