Шрифт:
Закладка:
– И чем это отличается от казни? – донеслось от кого-то из наблюдающей толпы.
– Мы даём им свободу. Теперь их выживание станет только их заботой. Больше не будет Варфоломея, вытащившего их из лагеря, профессора, узнавшего об эвакуации, не будет добытых нашими кровью и потом припасов. Они так хотели сбежать и быть сами по себе, что ж, теперь у них появится эта возможность.
«Не годится!» – «Что если они как-то уцелеют?!» – «Это слишком мягко!»
– Вам так важно самолично оборвать их жизни?! Варварски убить связанных?! Тогда вперёд! – Николай гневно чертыхнулся, послал всех вокруг подальше, отшвырнул пистолет к ногам Димы и, зашагав прочь, уселся на своё прежнее место у затухающего огня. Из кузова грузовика раздался лай и высунулась морда взволнованной Элли. Мигом спрыгнув на асфальт и непонимающе склонив голову, животное ринулось к хозяину. Николай через силу улыбнулся и ласково потрепал собаку за ухом, машинально пытаясь нащупать в карманах какое-то лакомство, хоть и прекрасно знал, что всё уже давным-давно закончилось. Тем временем к валяющемуся посреди дороги оружию направился один из спутников Димы, но, едва наклонившись, был твёрдо остановлен за локоть молча покачавшим головой лидером:
– Мы закончили здесь.
– Но…
– Грузитесь.
Толпа разбрелась – Николай облегчённо протёр взмокший лоб и, сделав несколько шагов, подобрал нетронутый пистолет, тут же пряча его обратно за пояс. Обернувшись, мужчина обратил внимание на всё так же сидящего у костра и практически слившегося с местностью Василия. За всё время развернувшейся сцены музыкант ни разу не оторвал взгляда от едва заметных остатков игривого пламени. Николай уселся рядом с ним, отправил Элли обратно в грузовик: подальше от всё усиливающегося снегопада – подтянул молнию куртки до самого верха и сунул подмёрзшие руки в чересчур маленькие карманы. Разглядывая его безэмоциональный профиль, Николай всё же нарушил тишину:
– Ты не занял ничью сторону.
– У меня нет предвзятости к зэкам, если ты про это. В конце концов, у нас полстраны через это прошло.
Все вещи были погружены – лагерь полностью опустел. Над дорогой пронёсся привычный гудок клаксона, знаменуя скорый отъезд и призывая из леса последних собирателей хвороста.
– Пойдём, пора, – Николай с усилием поднялся и протянул перебинтованную руку. Василий даже не шелохнулся.
– До границы совсем немного осталось.
– Несколько часов, – кивнув, Николай посмотрел на уходящую к горизонту дорогу.
– Я всё повторял себе, что ещё долго, ещё далеко. Но вот мы уезжаем. А я ведь говорил, что лучше помру, чем оставлю родную землю.
– Рад, что ты поменял мнение.
– Не поменял, – музыкант повернул голову, уставившись исподлобья стеклянными глазами. – Я бы остался, если бы речь шла только обо мне. Но Даша… Заявила, что никуда не поедет без меня.
– Не обольщайся, мы бы всё равно тебя не оставили.
– Только посмотри, док… – Василий очертил лес и небо, провёл ладонью по ледяному асфальту, отряхивая налипший, подтаивающий снег. – Я оставляю всё. И какой в этом вообще смысл?
– Чтобы выжить.
– Жизнь ради жизни не стоит ничего. К тому же ты лучше всех понимаешь: наши шансы добраться настолько малы, что вполне сойдут за погрешность.
Николай усмехнулся, сдерживая накатившую боль в ногах: красные блямбы начали отслаиваться и на нижних конечностях.
– Ты сдал профессора. Знаешь, ему досталось.
– У меня со зрением проблем нет, видел.
– Зачем? Потому что он призывал всех уехать?
– Да, – после непродолжительной паузы мягко произнёс музыкант.
– Она настолько важна тебе? – Николай всмотрелся в по-прежнему совершенно безэмоциональное лицо собеседника. – Прости, но ведь никакой страны больше нет. Лишь выжженная, отравленная пустошь.
– Меня воспитывали воспринимать родину как вторую мать, док. Ты бы бросил тело матери после смерти? Хотя… Теперь, похоже, мёртвых налево и направо заведено бросать. И эта бесчеловечность – наше единственное наследство. – Василий до побелевших костяшек сдавил гриф, но быстро разжал пальцы, переводя опустошённый взгляд на прогоревшие чёрные угли. – Ты так удивлён моим отношением. Должно быть, думаешь, что я какой-то фанатик, с пеной у рта доказывающий, что мы всегда правы и вообще идеальны лишь по месту рождения? Вот только это ни черта не так! Я прекрасно знаю, кого взращивает наша необъятная. Дети всегда похожи на родителей, даже если отказываются признавать это, и здесь нет исключения – мы такие же, как наша общая мать. Жестокие и чёрствые, большие снаружи, но пустые внутри, – слух уловил ругательства и угрозы – музыкант мимолётно оглядел уже вовсю собачащихся между собой пленников. – Просто подумай, что в жизни видел наш обычный человек? Сплошная боль, сплошная смерть. Жизни, разменянные на высокопарные речи, хтонь, нищета и разруха. И тут всегда было так. Испокон веков. Какими ещё мы можем рождаться? – Василий поудобнее перехватил гитару и дрожащей рукой ударил по струнам. – Девиз наших людей. Извечный вопрос. Почему ты вместе с танком не сгорел? – Непродолжительные ноты стихли, вновь уступая место отдалённой ругани, перебиваемой лишь треском заведённых двигателей. – Но это всё ещё наш дом, и я не могу просто закрыть глаза, поменять сердце и безразлично бросить старое гнить в сыром поле! А теперь вынужден. Ради тупого призрачного шанса просуществовать немного дольше!
Николай молчал, не находя ни единого слова. Да их и не могло быть. Вдруг тело сложило напополам резкой болью, а поднимающийся по горлу липкий комок рвоты практически перекрыл воздух. В глазах протянувшего бутылку воды музыканта сверкнула жалость:
– Ты всё больше походишь на скопытившегося, честно говоря. Как твоё самочувствие вообще? Эти бесконечные капельницы хоть немного помогают?
– Не особо. Да и не помогут, судя по всему, – Николай рефлекторно огляделся, не заметив, как такие страшные слова легко и обыденно вылетели наружу. – Только не болтай!
Василий понимающе кивнул. Следующие минуты прошли в истошных попытках привести дыхание и сердцебиение в норму. Лесные собиратели всё ещё не вернулись – из ведущего грузовика раздались более настойчивые и продолжительные гудки.
– По чему ты скучаешь больше всего? – залив опустошённый желудок противной мутной водой, осторожно поинтересовался Николай.
Василий бросил короткий взгляд на нервно сидящую во тьме одного из кузовов супругу:
– У нас с Дашей последние годы был только один общий выходной – суббота. В тёплую половину года, каждую неделю, под вечер, хорошенько выспавшись и сделав всё по дому, мы брали Франкенштейна и шли на привокзальную площадь: у нас
